Женщина-VAMP

Мы едем в клинику, куда Серхио уже успел позвонить, на его машине. Моя слишком мала, чтобы вместить раненого. Это близко – всего-то три минуты. С того момента, как в офисе ЛНВХ прозвучал выстрел, прошло вообще не больше десяти минут – хотя столько всего успело случиться… Я успела умереть заживо вместе со своей любовью. Обрести надежду, вызвавшую на моих глазах первые за двести лет слезы. Возможно, вообще первые слезы в истории моего племени.

Я успела убить человека – но это меня как раз беспокоит меньше всего. Я боюсь, что мы все-таки потратили слишком много времени. Но на самом деле десять минут – это не страшно. Любая «скорая» ехала бы дольше.

С Владом все будет в порядке. Должно быть в порядке.

Он лежит на заднем сиденье, все еще без сознания, – и слава богу: ему не так больно. Я держу на коленях его голову и тихонько провожу рукой по разгоряченной коже, утираю со лба пот. Его глаза закрыты. Его ресницы дрожат.

Я сжимаю свободной рукой его безвольную руку и страстно желаю, чтобы он ответил на мое пожатие, зная, что это невозможно. И повторяю свое «все будет в порядке» – как мантру.

Но я думаю – невольно, потому что сознательно я не хочу допускать в свой мозг эту мысль… Я думаю и о том, что вполне возможно.

О том, что мы можем не успеть. О том, что он может умереть.

И я знаю, что буду делать, если наступит последняя минута его жизни и ничто не сможет ему помочь. Теперь, после того, что я пережила там, во дворе, не слыша его сердца, я знаю: если я пойму, что он умирает, я обращу его.

Серхио прав: никто меня не осудит. Даже я сама.

Глава 27

Я никогда в жизни не болел серьезно – даже рук-ног не ломал. Никогда не лежал в больнице и не бывал под общим наркозом. И, судя по книжкам и кино, всегда думал, что под наркозом люди если и видят какие-то картинки, то не особо значительные: мой школьный друг, который слетал как-то раз в кювет на своем старом «форде», уверял меня, что во время операции ему виделось черное поле с узорами из зеленых циферок, ну как в «Матрице». Сестра – ей вырезали аппендицит – рассказывала, что видела картинки сияющего летнего дня, какой-то пруд и беседку на острове, и все это сверкало, как будто вышитое бисером. Она еще смеялась, что это, конечно, типично девчачий глюк. И еще я всегда полагал, что от наркоза отходят постепенно: просыпаются и опять проваливаются с забвение, и так несколько раз.

Но у всех, конечно, реакция на такие вещи разная. Мне не повезло. Мое беспамятство – не тьма, с циферками или без. И веселые рыбки в серебристом пруду мне не снятся. Мой единственный в жизни наркотический «трип» наполнен образами болезненно яркими и тревожными. Обжигающий солнечный свет. Резкое движение теней. Искаженное страхом лицо Марины. Чьи-то крики. Чья-то кровь. Мое забытье – не фантазия из глубин подсознательного. Оно буквально продолжает реальность. Никакого забвения: в отключке я раз за разом снова слышу выстрел, снова вижу яркое солнце, снова ощущаю жар и ужас того, что было моим последним сознательным впечатлением.

И прихожу в себя я тоже на свой манер: резко и вдруг, в полном убеждении, что мне нужно двигаться – бороться – что-то придумывать… Бросаться к Марине, которой грозит опасность.

В реальности это выражается в том, что я рывком сажусь на кровати, вырывая случайным движением воткнутую в вену иглу от капельницы, из-за чего какой-то медицинский монитор рядом со мной начинает истерически пищать. И немедленно падаю обратно на подушку, задыхаясь от боли и с жутко, до тошноты, кружащейся головой. Надо мной – не раскаленное летнее небо, а самый обычный штукатурный белый потолок. По нему ползет муха. А у меня чудовищно ломит все тело.

Значит, я жив, и я не вампир. Будь я мертв (совсем или частично, как мои друзья), я бы по-любому не чувствовал боли.

Я понятия не имею, где я. Что произошло. Что со мной? Давно ли я здесь, под этим потолком, с этой капельницей в вене? Кажется, секунду назад я стоял на солнечном дворе, изнывая от страха за Марину, – в моем сознании так и было. Где же она? И что с ней?

Этот вопрос – самый острый и самый важный. Настолько, что я импульсивно повторяю свою попытку сесть в кровати и куда-то двинуться. Результат такой же, как в первый раз, – мне снова приходится срочно лечь обратно. Упасть, будем откровенны. Во избежание, так сказать, несчастных случаев.

Но на этот раз по крайней мере моя возня (или пищание монитора?) привлекает внимание внешнего мира. Как раз в тот момент, когда я, сопя от боли и стараясь сфокусировать «плывущий» взгляд, откидываюсь на подушку, в комнату входит аккуратный, подтянутый мужчина лет пятидесяти, в белом медицинском халате, с коротко стриженными седыми волосами и быстрыми темными глазами. Он улыбается мне с порога и говорит по-русски, но с заметным немецким акцентом:

– Что это тут за шум? А, дорогой Влад. Наконец-то вы очнулись.

Ну по крайней мере этот тип знает меня как Влада. Значит, я тут – где бы это «тут» ни находилось – не случайно оказался, подобранный на улице машиной «скорой помощи». Меня сюда привезли друзья.