Женщина-вампир

Как бесконечно очаровательна Валицкая в своей небрежно-беззаботной кокетливости, среди изысканной роскоши, окруженная этой таинственной и раздражающей атмосферой, в полусвете укромного будуара!

А между тем, человек, сидящий на диване, не произносит ни единого слова.

Не делает ни одного движения.

— Что же вы не садитесь рядом со мной? — произносит Валицкая. — Ужин подан, снимайте вашу маску.

Домино сняло маску, не опустив капюшон.

Княгиня была поражена.

Перед ней стояла бледная фигура — та самая фигура, которая каждую ночь преследовала ее в сновидениях.

Почему Рожера не было более в комнате?

Каким образом незнакомец очутился на его месте?

Сон ее превратился в действительность. Единственное существо, благотворно действовавшее на ее сердце, существо, о любви которого она могла мечтать и мечтала, находилось теперь перед ней.

Валицкая упала на колени, бормоча страстные, безумные речи.

Сама протянула в ее сторону руку и произнесла одно только слово.

Вали почувствовала, как упало в ней сердце.

— Я заслуживала наказания! — сказала она, бледнея. — Да, сознаюсь, я лгала, я была изменницей. Но, благодаря божеству, мне покровительствующему, сердце мое всегда было девственным. Жрица Дурги никогда не отдавалась никому всецело. Те, которые осмеливались за мной следовать, держали в своих руках один только холодный мрамор. Они говорили мне о своей любви! Мне-то? Да разве имели они понятие о том, что такое — любовь! До того дня, как я тебя увидела, я не знала ничего, кроме чувства ненависти!

— Вампир! — проговорила Сама.

— О, — прошептала Вали. — я вижу это: боги дали тебе дар провидения! Но раз ты все уже знаешь, ты должна знать, что я невинна. По соизволению Дурги, в жилах моих течет кровь, которая сжигает меня и жаждет другой крови. Я повинуюсь закону, предначертанному свыше, но я невинна, как тот кровожадный тигр, который рвет на куски еще трепещущее мясо. Ибо Дурга, создавая его, сказал ему: «Убивай или умри!»

Я так же: я убивала, потому что надо мною тяготело проклятие… О, ты, чья красота свидетельствует о небесном твоем происхождении, сжалься надо мной — я на коленях умоляю тебя об этом — освободи от тех чар, которые всесильно влекут меня по дороге зла. Избавь меня от тех мук, которые терзают меня, освободи, спаси меня! Ты можешь это сделать, я это знаю. О, не отталкивай меня! Оставь мне хотя какую-нибудь надежду. Позволь мне любить тебя, как…

Несчастная рыдала у ног Самы, и Сама, помимо своей воли, поддалась чувству жалости.

Какое-то странное чувство овладело ею при виде прекрасного создания, дошедшего до крайних пределов отчаяния.

Она не хотела более слышать голоса, который бы мог поколебать ее решимость.

— Замолчи, Вали, — произнесла она. — Довольно обмана! Чего ты хочешь от меня? Я — женщина!

И, далеко отбросив от себя атласный плащ, закутывавший всю ее фигуру, Сама явилась перед Вали в королевском одеянии, с короной, украшенной драгоценными камнями, — в том самом виде, как в тот день, когда ей удалось освободить Рожера от смертоносных объятий Вали, и когда она приказала схватить ее и сделать ее рабыней.

С глазами, расширенными от испуга, Вали поднялась с колен и прислонилась к стене.

— Королева! — вскричала она. — О, я не могу бороться против тебя… — продолжала она, вся дрожа. — Ты осудила меня на смерть. Я знаю, что я погибла. Выслушай меня! Во имя того, что тебе дорого, сжалься надо мной! Я удалюсь, пойду туда, куда ты прикажешь. Мне ничего не надо… Пусть я буду рабыней… Но только дозволь мне жить… О, дозволь мне жить!

Сама была тронута.

— Хорошо, — произнесла она. — Ты будешь жить — но ты должна уехать.

— Тотчас же, как ты прикажешь.

— В эту же ночь.

— Сию минуту.

Отчаяние поруганной любви, стыд, ужас — вот чувства, которые волновали душу Вали в эти минуты.

Убедившись в том, что ей позволяют жить, Вали задумала нечто адски-ужасное.

Она не смела выказать явное сопротивление Саме. Борьба с ней была ей не по силам.

Но она вспомнила, что у нее в комнате, на туалете, лежал кинжал.

— У меня к тебе есть еще просьба, — сказала Вали. — Я пойду туда, куда ты меня пошлешь. Я искуплю прежние свои преступления. Мне не надо ни моего золота, ни моих драгоценностей. Мне ничего этого не надо! Но у меня есть медный браслет, который надела мне на руку моя мать, умирая. Это единственно хорошее воспоминание во всей моей жизни. Этот браслет, конечно, ты позволишь мне взять. В этом ты мне не откажешь!

Сама находилась в нерешимости.

— Не думай, не бойся, что я хочу убежать!

— Если бы ты и захотела, ты не могла бы этого сделать, — отвечала ей Сама, — дом твой стерегут.

— Я сейчас вернусь, клянусь тебе в этом Дургой. Я вернусь, — сказала Вали с каким-то загадочным ударением на последнем слове.

И она бросилась к себе в комнату.

Кинжал находился там же, где и всегда.

Она схватила его, стиснула его рукоятку и, подняв высоко над головой руку, устремилась обратно, чтобы поразить им своего врага.

Но в эту минуту она споткнулась обо что-то круглое и упругое.

Вали упала, испустив крик ужаса.