Женщина во тьме

Выхожу следом и на столике в прихожей вижу ракушку. Такую же, как нашла тогда на крыльце, только меньше, вроде тех, что дети, когда были помладше, собирали на берегу.

Беру ее, чтобы рассмотреть, и вдруг вылезшая наружу красная клешня на тонкой ножке царапает мне руку. Рак-отшельник. Вскрикиваю от неожиданности, и раковина с треском падает на пол.

От прикосновения рачьих конечностей сердце бешено колотится. Рак противнее паука, даже противнее жука, забравшегося однажды мне в туфлю. Вот когда я орала на весь дом.

– Это ты принесла? – спрашиваю я Миа.

– Нет. – Дочь недоуменно пожимает плечами.

Наверное, Джо. Подобрал ракушку, не заметил, что в ней рачок, и принес домой. Утром я видела сына на берегу. Джо разговаривал с каким-то парнем. Они жались друг к другу, спасаясь от холодного ветра.

Отколовшийся кусок раковины обнажил беззащитное тельце членистоногого – и моя старая подруга – вина – снова тут как тут: опять я сломала чью-то жизнь.

* * *

Накрываю стол к ужину и слышу, как хлопает входная дверь. Выглядываю в окно – по улице, по направлению к городу, идет Миа. На ней короткая черная юбка – такой я раньше не видела – и туфли на каблуках. Смотрю на часы – только восемь, но за окном уже темно. Странно: ушла, не поужинав, ничего не сказала.

– Куда это она? – спрашивает Патрик.

– Не знаю. Может, у Миа появился бойфренд, а от нас она скрывает?

Вспоминаю ее полуулыбку, загадочную, словно намек на какой-то секрет.

Патрик отходит от окна.

– Не думаю. Миа нам сказала бы. По крайней мере, мне. Слушай, ужин стынет. Позови Джо.

Стучусь в комнату к сыну – там тишина. Дверь не заперта, так что я толкаю ее и вхожу. Джо, уставившись в потолок, лежит на постели, на полу валяется блокнот для набросков. Он раскрыт, и на развороте вижу мальчика. Похоже, он стоит у края скалы.

– Пора ужинать.

– Не хочу, – бормочет Джо.

Вздыхаю и, собираясь присесть рядом с ним на кровать, под отклеившимся краем обоев – не одного слоя, а всех, накопившихся за годы, – замечаю кусок оштукатуренной поверхности. Закусив губу, поднимаю отставший край. Вместе с бумагой от стены отваливаются и прилипшие к обоям куски штукатурки.

– Повторяешь мою ошибку, – произносит сын.

Стена сырая, в черных пятнах. Под отклеившимся полотном вижу неумелый детский рисунок, вспоминаю самодельную ростовую линейку на стене гостиной и стараюсь прилепить обои обратно.

– Посмотри, там еще кое-что есть.

– Не сейчас, – отвечаю, приглаживая обои.

– Не сейчас? – Сын смеется, не весело, а как-то горько. – Мам, я видел папу… – Джо окликает меня уже в дверях, но тут же умолкает на полуслове.

Я удивленно поднимаю бровь.

– Отец был здесь, в моей комнате. Я пришел, а он смотрел в окно и… Все выглядело как-то странно.

– Странно?

Чувствую, Джо опять колеблется. Мне хочется поднять альбом – кого сын нарисовал на скале? Может быть, себя?

– Мне показалось, что папа плакал.

– Плакал?!

Джо кивает.

– Наверное, я ошибся. Это же отец.

Снова бросаю взгляд на рисунок. Может, на утесе не Джо, а Патрик? Скорее всего, мальчик что-то неправильно понял. Представить плачущего Патрика невозможно.

– Ты мне не веришь? – спрашивает сын.

– Нет, просто Патрик… С чего бы ему плакать?

Джо качает головой.

– По-твоему, это «жизнь с чистого листа»? Такая жизнь – дерьмо. Стало только хуже. И все твои разговоры о том, как преобразится дом… Этого не будет никогда. – Джо поднимает с пола альбом и прячет под подушку. – Мам, пожалуйста, иди ужинать.

У меня перехватывает дыхание. И раньше случалось, что сын впадал в мрачность, становился замкнутым и отчужденным. Зная историю его родной матери, я очень боюсь за мальчика.

– Джо…

– Говорю тебе: уходи!

* * *

Ты – в костюме с иголочки – выходишь из дому, садишься в сверкающий автомобиль, рулишь в центр, в свою большую контору. А твоя половина бродит по дому, бесцельно ходит из комнаты в комнату и ничего не делает: в степфордской женушке что-то сломалось.

Мне в голову не приходило, что я окажусь здесь и произойдет то, что случилось. С тех пор как ты уехал из города, прошло много лет, и все они потеряны зря: пределом моих жизненных устремлений была еще одна рюмка, еще одна сигарета, еще одна таблетка…

Потом наступило прозрение. Только молодость ушла, а я все еще здесь, в этом вымирающем отстойном городишке, где вдруг появляешься ты – с улыбчивой мечтательной блондинкой и на взлете карьеры. Но я говорю «нет».