Женщинам о женщинах

Позже мой муженёк начал приставать ко мне: «Давно заметил, он к тебе в хахали набивается. Или что-то уже было?..».

А меня будто сатана подначивает, захотелось подзудеть напоследок, доказать, что не амёба бесчувственная. «Разве не правда, что твой нож затупился? – спрашиваю. – Давно не вижу остроты». Не знаю, что завело, прямо пожарище в душе разгорелся! Думала: «Будь, что будет!».

Вижу, Игната задели за живое колкости, захотел доказать, что настоящий мужик. Повалил меня на кровать, стал срывать одежду. Испанские страсти отдыхают! Я, разумеется, как бы сопротивляюсь. Хотя, знаешь, во мне впервые настоящая амазонка вылезла.

Едва Игнат скинул одёжки, как вцепилась в него, рванула и повалила на спину, сама сверху села и поскакала, что есть мочи! Наплевала на все приличия и комплекс отличницы! Никогда не испытывала подобного наслаждения ни до, ни после. Лишь иногда притормаживала, чтобы нажать на точку в его корневище и предотвратить ранее извержение вулкана. Моё естество прорвало в бешенстве плотину запретов, ничего не соображала! И не понимаю, как получилось, что одновременно слились мой крик и его рык раненного зверя. Упала затем без сил набок.

«Ну ты даёшь… – прохрипел, помню, Игнат. – Не ожидал».

Я лежала рядом, удовлетворённая. И ликовала. Такова была моя мстя ему! Пусть пожалеет, что не раскрыл меня по-настоящему.

«У меня сердце сейчас, как птица, вырвется из клетушки», – с отдышкой сказал он и повернулся на левый бок. Это был последний афоризм, который я услышала от Игната.

***

– И что было потом? – вставила я, догадываясь о финале. Попутно вертелась мысль, которую остерегалась выразить вслух: «Стоило ли это превращать в месть?».

– Что потом? – откликнулась эхом Ольга. – Я испытывала истинное упоение. Не помню, как заснула. Пробудилась неожиданно часа в четыре. Окно было распахнуто, и меня поразило, как в утренней тишине чётко слышен гомон птиц. Они приветствовали солнце, радуясь жизни! После что-то торкнуло меня. Повернулась к спящему, как всегда, спиной ко мне Игнату. Прикоснулось к его плечу, оно было холодное! Потянула Игната к себе. Он отвалился на спину, и я увидела… Он был мёртв! Рот Игната приоткрылся в беззвучном стоне, глаза закатились. От ужаса я потеряла голос. Не верила в происшедшее. Можешь это представить?

Я тоже, потрясенная, молчала. Подобных фортелей в судьбе никому не пожелаешь. У меня не было желания укорять попутчицу, и я философски произнесла:

– По молодости нафантазируешь идеал, ищешь его, сравнивая с принцем из сказки. Потом выйдешь замуж, оказывается, что рядом балбес. Начинаешь его перевоспитывать под себя. Мы же дуры со своим материнским инстинктом! А они, мужики, совсем другие, их до конца не отмоешь добела. Хотя понимаю: им лишь бы побольше осеменить. И разочаровываешься, мнится, что у других получше экземпляр, мечешься в семейных передрягах.

Ольга кивнула:

– Вот именно! Привыкнешь к нему, отдашь ему силы и время, а всё напрасно! Это мы прикипаем к мужчине душой и телом, а они, неблагодарные, не ценят. Не зря иногда хотелось воскликнуть: «За какие же грехи?!». Один так и заявил: «У меня семья, секс и любовь в разных сундуках. Любить могу вне семьи, а заниматься сексом с третьей». Я в ответ: «Разведись и женись на своей любви». Не-ет, видишь ли, семья – это святое! И он будет мучиться, раздваиваться, но не оставит жену. Именно так и случилось лет через пять с Глебом. Осталась на память от той любви лишь моя доченька. Потому решила больше никогда не выходить замуж. Вот и не верь, что все мужики кобели.

Она вопросительно глянула:

– Наверное, глупо выгляжу со своим откровением?

– Да почему же… – пожала я плечами. – Всем нам надо когда-нибудь облегчить душу от тяжкого груза.

Мне так хотелось ей сказать, что самое важное в жизни – это дни проведённое с любимым человеком, именно их ты будешь вспоминать. Но терзали сомнения: нужны ли ей нравоучения?

В дверь купе постучала проводница. Зайдя, предупредила меня:

– Через десять минут ваша остановка.

Я спохватилась:

– Вот это заслушалась! Нужно собираться.

Быстро начала приводить в себя в порядок, сложила в чемоданчик вещи. Посмотрела на Ольгу. В приглушённом свете купе, падавшем сверху, лицо женщины напоминало мрачную маску древнегреческого театра. Я искренне сочувствовала попутчице, не сумевшей найти своё счастье. Но остерегалась что-то сказать, ибо заметила: она уже недовольна, что исповедалась передо мной, и была рада, что я скоро исчезну из её жизни. Эффект вокзального знакомства испарился.

Тем не менее, попутчица улыбнулась через силу:

– Ну, всего хорошего.

Я тоже кивнула в ответ:

– Вам тоже. Ложитесь спать. До Волгограда ещё далеко.

Ольга остановила мою руку, когда я уже собралась открыть дверь:

– Знаешь, я уже не злюсь на Галину. Не она, так другая могла появиться на моём пути. И ещё неизвестно, как тогда бы развернулось – не стало ли ещё хуже?