Женщины

Он не ответил. Я очень ждала, несколько раз звонила даже, но он сбрасывал. Чтобы не плакать попусту, я на третий день погрузила тебя в автокресло и поехала к прабабушке в деревню, под Чехов. Вот где тебе были по-настоящему рады! Прабабушка и мою бабушку, вырастила, и мою маму, и меня потом тоже, и тебя. Пообедав, я решила оставить тебя с ней и сходить ненадолго на кладбище за лесом. Там мои бабушка и дедушка и еще несколько родных. В душе я надеялась, что Родион позвонит или даже внезапно приедет без звонка, но интуиция подсказывала: хрущевка в Подольске была подарена не просто так. Это безоговорочно отступные. Он уже не придёт. Ну и наплевать, помню, думала я, шагая по утоптанной тропинке через лесок. Но было совсем не наплевать. Совсем. Вырастешь — поймешь.

— Было лето?

— Ну ты же только родилась! Конечно, август.

— А, ну да, логично.

— В общем, когда я пришла на кладбище, было уже около девяти вечера. Еще светло, но среди крестов ни души. Я стала прибирать могилы и говорить с их обитателями, рассказывать о тебе, о подлеце-Родионе, о своих таких смутных планах на будущее. Сумерки спустились незаметно. Я обратила внимание, что уже темно, только когда стало трудно различать предметы. Тогда меня накрыл жуткий страх. Кулаковское кладбище — это лес деревьев, памятников и оградок. В общем, погост в самом настоящем лесу.

— Как твое любимое кафе на Покровке? Оно тоже «Лес» же.

— Ну, поверь, там другой лес. Совсем другой. В общем, было довольно темно уже — и страшно до жути. Я встала с могильного бугорка и поскорее пошла к выходу. Песок под ногами разъезжался, быстро идти не получалось, и казалось, все время кто-то шел сзади. Там у кладбища одиноко стоит автобусная остановка. Она всегда там была, я помню ее с детства. Вдруг ее обогнул Мерседес и свернул на песчаную дорожку к кладбищу, прямо мне навстречу. Из авто выскочила женщина и попыталась достать из багажника что-то очень большое и тяжелое. Она сопела, материлась и плакала.

— Труп?

— Да.

— Гонишь!

— Нет, это действительно был труп, Сим. В покрывале, весь обмотанный бечевкой. По ступням — они торчали — я поняла, что мужской. Я подошла и встала как вкопанная. Женщина рыдала и озиралась. Меня она словно не видела. Неожиданно для самой себя я спросила «Вам помочь?»

— Идите к черту! — ответила она.

Я пожала плечами и пошла дальше, размышляя, должна ли я позвонить в полицию или следует забыть об этом и дать ей шанс уйти от правосудия, какая бы там предыстория ни случилась. Вдруг меня окликнули.

— Да, помогите. Девушка. Девушка! Помогите мне, — и снова рыдания. Мимо проехала машина и опять всё затихло. На черно-изумрудном небе тревожно качались верхушки сосен.

«Помогите мне избавиться от этого…», — взмолилась женщина и протянула ко мне руки. На одной из них блеснул браслетик Пандора, и сердце моё сдалось без боя.

— Это фетишизм, ма!

— Ты или слушаешь, или идёшь учить сольфеджио.

— Слушаю! — испуганно выпалила Симона.

«Я не виновата, — продолжила дама, и шармики на ее запястье позвякивали от дрожи. Даму по-настоящему трясло. В ее дыхании, надо сказать, доминировали алкоголь и табак. «Он сам меня довёл, — лепетала она, — Я не хотела его убивать! Не знаю, как это получилось. Я не хотела, правда! Но в руке был утюг. Не понимаю, как я… Помогите, я не смогу одна его вытащить!..»

И вот знаешь, Симона, я ненавижу мужчин, которые заставляют женщин страдать. Я поняла, что помогу ей, чем только смогу. Да, это было опасно. Но в тот момент боль от подлости Родиона заслонила мне здравый смысл. Я поняла, что ради себя и ради всех брошенных и обиженных женщин нашей страны… Да не только страны, всего мира. Короче, я решила, что помогу ей зарыть этого павиана.

Мы выгрузили его тушу на песок и поволокли. Труп весил как рояль. Мы вдвоём с трудом затащили его вглубь кладбища. Всё это время я благодарила небеса, что его голова замотана в покрывало: увидь я мёртвое человеческое лицо со следами утюга, чего доброго начала бы сомневаться, ударилась бы в гуманистические сопли и возможно, вышла бы из игры. А тут просто покрывало — и из него босые ноги.

Наконец мы добрались до весьма забытого, судя по виду могил, участка кладбища. Доскакав зайцем до бабушкиной могилы, я достала из-под лавочки сапёрную лопатку, вернулась к трупу и жене трупа и, выбрав максимально заброшенный холмик, начала копать. Лопаткой сняла слой дёрна и аккуратно отложила в сторону.

— Для дальнейшей маскировки раскопок?