Женщины да Винчи

«Маме придется все рассказать, – краем уха слушая Кирилловы излияния, думала Белка. – Ну, не все, но многое. Может, и ее с собой увезти? Но куда, куда?.. Во всяком случае, надо ее предупредить, чтобы в случае чего знала, что про меня говорить. Пусть скажет, что я с каким-то мужчиной куда-то уехала! Да, это будет правильнее всего. Кирилл-то вот он, у супруги на глазах, а я, значит, с другим уехала, про меня можно забыть. Они и забудут. Забудут. Не может быть иначе!»

Она чуть не проговорила это вслух для убедительности. Она, как за соломинку, хваталась за эти соображения. Иначе – что? Иначе – как?

– О деньгах не думай, – сказал Кирилл. – Об этом я позабочусь.

– Ой, вот только давай без пафоса, – поморщилась Белка. – Деньги я у тебя и так возьму, можешь не сомневаться. В качестве моральной компенсации. И материальной, кстати, тоже. Как мне теперь работать, где? Ладно! – вздохнула она. – Иди ты уже отсюда, а? У меня еще, между прочим, сотрясение не прошло, и от твоей информации голова разболелась. А мне подумать надо. Составить план дальнейшей жизни, – усмехнулась она.

– Это кончится, – все с той же – с безуминкой – интонацией произнес Кирилл. – Я это кончу. И тебя найду.

– Не надо! – поспешно воскликнула Белка.

– Я тебя люблю. Ты лучшее, что есть в моей жизни. Единственное, что в моей жизни есть жизнь.

– Тебе пора, – напомнила она. – А то в туалете окно закроют.

Она видела, что Кирилл хочет ее поцеловать. Дрогнули его красивые изогнутые губы, дрогнули руки на краю подоконника рядом с ее руками… Белка шагнула в сторону от окна и повернулась, чтобы идти в палату.

– Не забывай меня, – произнес Кирилл у нее за спиной.

«Рада бы, да не забудется», – подумала она.

Часть II

Глава 1

– А я вот, поверите, когда еще даже не к Кирову, только к Котельничу на поезде подъезжаю, уже сердце биться начинает. Быстро так, чисто птица… Родина есть родина, что тут скажешь.

Белка так устала, что слушала разговорчивого таксиста краем уха. Котельнич, о котором он говорил, запомнился ей лишь тем, что там она сделала последнюю пересадку. После путешествия от Москвы до Кирова на перекладных поездах и даже электричках слово «родина» вызывало у нее содрогание.

Маршрут пришлось составлять по настенной карте, которую она обнаружила на Ярославском вокзале. Айфон, воспользоваться которым было бы для этого естественно, Белка сообразила отдать маме, причем в последнюю минуту сообразила, уже прощаясь в больничном дворе – вспомнила, как Кирилл упомянул, что через айфон отслеживаются все его перемещения, и решила не рисковать.

И, выехав таким вот образом из Москвы, она сразу же погрузилась в доисторическое время, точнее, в полное безвременье.

То, что она все же добралась наконец до города Кирова, ничуть не прибавило ей оптимизма.

Мысль об этом городе пришла ей в голову точно таким же путем, каким пришла мысль не брать с собой айфон. Вернувшись в палату, Белка стала последовательно перебирать в уме все, что говорил ей Кирилл, вспоминались все мелочи, в том числе и бокалы с чаем – тут и выплыла на поверхность взбудораженного сознания Зинаида Тихоновна.

Но вряд ли само по себе это воспоминание повлияло бы на ее решение ехать в незнакомый город по приглашению незнакомого человека. Мало ли какие случайные тени мелькают в памяти! Дело было в другом…

Перебирая в голове города и веси, которые могли бы ее приютить, Белка поняла, что, кроме мамы, у нее нет на всем белом свете ни одного родного человека. То есть она и раньше это, конечно, знала, но как-то не обдумывала.

Когда, пораженная этим неожиданным осознанием очевидного, Белка спросила о родственниках у мамы, срочно приехавшей по ее звонку в больницу, та ответила:

– Мама моя, бабушка твоя Тая, о родне вспоминать даже не любила, не то что общения искать. Она ведь девчонкой из Владимирской области в Москву пешком пришла и больше в тех местах никогда не бывала. Даже я ничего про ее детство не знаю, но что она его отринула, знаю точно.

«Ломоносов практически!» – подумала Белка.

Она и сама не понимала, чего больше в этой мысли, злости или горечи.

Итак, бабушка не зналась со своими родными в силу каких-то неведомых причин. Мамино существование тоже не предполагало поисков давно потерянной родни. Все мамины подруги жили в Москве, как и подруги Белкины, так что в качестве ориентира для бегства не подходили: странно было бы заявиться к ним с просьбой пожить непонятно сколько дней или месяцев – Белка все-таки надеялась, что не лет, – не выходя на улицу и не отвечая на телефонные звонки.

И вот в ту минуту, когда она все это осознала, идея уехать в город Киров не показалась ей странной.

Странным можно было считать лишь то, что бумажка с адресом Зинаиды Тихоновны Филипьевой отыскалась в сумке. Вообще-то у Белки не было сентиментальной привычки хранить ненужные мелочи вроде использованных театральных билетов или приглашений на давно прошедшие вечеринки.

– Вот вам улица Володарского, – сказал таксист. – А вот и дом.