Женщины да Винчи

– Как вы себя чувствуете? – спросила она. И, спохватившись, добавила: – Здравствуйте.

– Никак себя не чувствую, – ответила та. – Как будто меня нету. Но это все равно.

– Ну почему же? – Белка села рядом с кроватью на круглую металлическую табуретку. – Вы же выздороветь должны. А человек сначала у себя в голове выздоравливает.

Женщина улыбнулась. Улыбка как-то очень совпадала с лихорадочным блеском ее глаз.

– Вы смешно сказали, – быстро проговорила она. – В голове выздоравливает. Это очень живо, по-человечески. Я давно человеческой речи не слышала. Вы кто?

Что она могла ответить? Что зашмыгнула в реанимацию, чтобы увидеть любимого? У Белки язык не поворачивался такое сейчас произнести. Но при этом страх, который она ощутила, войдя сюда, прошел бесследно.

– Я Белла, – сказала она. – А вы Оля, да? Что у вас болит?

– Уже ничего. Обезболивающее сильное капают, я думаю. – Она скосила глаза на капельницу. – Почки болели. Константин Николаевич сказал, что пройдет, и прошло. Вы думаете, их вылечили?

Она произнесла это с такой сильной подспудной надеждой, что хотелось немедленно воскликнуть: «Ну конечно! Вылечили! Вы будете жить сто лет!» – и еще вчера, еще даже полчаса назад Белка именно так, наверное, и воскликнула бы.

Но сейчас она понимала, что не должна произносить ни одного лживого слова. Потому что эта женщина, как бы сильна ни была ее надежда, распознает любую ложь мгновенно, и тогда уже ничто не поможет ей не упасть духом.

Белка сама не смогла бы объяснить, как она это поняла. Вчера ей казалось, что огромный переворот произошел в ее душе, но сегодня, когда она увидела пристегнутую наручниками к больничной кровати женщину, услышала надежду в ее голосе, то поняла, что этот переворот продолжается, что он совершается сейчас, в эти минуты, и то, что происходит с ней в эти минуты, так же важно, как то, что происходило вчера, когда она почувствовала прохладу Костиных губ, и так же этот переворот связан с ним сегодня, как был связан вчера, и все это связано неведомыми нитями со всем, что было в ее жизни, что она чувствовала главным в своей жизни, – с холодными сосульками на окнах родного дома, и с сильным счастьем, и с сильным горем…

– Я думаю, Константин Николаевич сделает все возможное, чтобы вас вылечить, – сказала Белка. – А он, Оля, такой человек, что это очень немало. У него руки энергетичные, вы почувствовали? – улыбнулась она. Ей нелегко далась улыбка, но это было сейчас необходимо, она знала. – У него бабушка была знахарка. Одного мальчишку от заикания вылечила за час. А еще одну женщину вообще от смерти спасла.

– Надо же. – В Олиных глазах лихорадочность сменилась удивлением. От этого во всем ее облике появилось что-то детское. – А я никогда в экстрасенсорику не верила. Мама у меня очень доверчивая, она даже воду возле телевизора держала, когда тот авантюрист сеансы давал, я забыла, как его звали… А я над ней смеялась. Я и сейчас ни во что подобное не верю, это просто невежество, мне кажется. Но Константин Николаевич действительно успокаивает одним своим появлением. Я не знаю, из-за энергетичности или нет, но это так, да. – Она опять заговорила ровным тоном, и в этой ровной быстроте ее речи было что-то жуткое, что Белка не решалась обозначить словами даже мысленно. – Он их заставил отдать ключи от наручников. Я не думала, что ему это удастся.

– А я была в этом уверена.