Женщины Девятой улицы. Том 1

Билл вместе с братом Элен Конрадом, выбиваясь из сил, тащили холодильник на пятый этаж, в новую квартиру де Кунингов на Кармин-стрит. Это была единственная вещь, которую они привезли с собой, — кроме мольбертов и рам, а также одежды и линолеума, — после того как их выселили с чердака на 22-й улице. Их новое место жительства обладало городским минимумом комфорта: полторы комнаты, с горячей водой, но без отопления, ванна на кухне и повсюду полчища тараканов[1004]. Слава богу, в квартире был портативный обогреватель, работавший на керосине. Однако им и еще холодильником все удобства и ограничивались. После того как первая и единственная попытка Билла свить гнездо столь быстро и ужасно провалилась, Билл совершенно не жаждал ремонтов и переделок. Он только установил двухметровое зеркало, чтобы создать в помещении иллюзию пространства[1005]. Элен, для которой явления под названием «депрессия» попросту не существовало в природе, сделала вид, что всё в порядке. По ее словам, квартира, конечно, оставляла желать лучшего, но зато могла похвастаться «потрясающим видом на Седьмую авеню»[1006].

Все дети из семейства Фридов были склонны брать на себя роль спасителя, и Конрад не составлял исключения. Высокий, ужасно худой и ни в коем случае не боец, он потерял зубы в драке, придя на помощь прохожему, на которого напал бандит[1007]. Из-за этого его не взяли в армию. Когда Билл и Элен переехали на Кармин-стрит, юноша решил вновь стать спасителем, но на этот раз их брака. Ради этого он неустанно подталкивал нерадивую сестру на путь исполнения традиционных женских обязанностей. Безусловно, Конрад как никто другой знал: в этом деле у него столько же шансов на успех, сколько и в драке с грабителем. Тем не менее он считал себя обязанным хотя бы попытаться. Братья и сестры Элен очень сблизились с Биллом, и, возможно, Конрад боялся, что отчуждение между Биллом и Элен, возникшее после ее поездки в Провинстаун, перерастет в формальный разрыв. И тогда Фриды не смогут с ним нормально общаться.

Конрад начал кампанию по спасению брака де Кунингов с того, что натянул на крыше дома на Кармин-стрит бельевую веревку. Теперь Элен могла стирать одежду в ванной и сушить ее там. Заинтригованная новым опытом, она с энтузиазмом постирала несколько рубашек мужа и повесила на крыше. Через полгода Конрад с раздражением обнаружил те же рубашки, только сильно посеревшие, развевающимися на ветру на той же веревке[1008]. Его сестра упорно отказывалась меняться, оставаясь такой, какой была. И это выводило из себя тех, кто требовал, чтобы она в свои 28 «наконец повзрослела» и стала ответственной женщиной и настоящей женой хорошего художника. Элен просто не могла быть ни тем ни другим, особенно в том виде, в каком эти роли определялись в те далекие времена.

После окончания Второй мировой войны американским женщинам не только отказали от оплачиваемой работы, но и в очередной раз предложили забыть о независимости в любых ее проявлениях, которыми они наслаждались в годы массовой мобилизации. Вместо этого, как писал журнал House Beautiful, женщина должна была позволить мужу восстановить свою власть над ней и опять занять место хозяина в их доме. «Он снова главный! — вкрадчиво вещал журнал, обращаясь к женщине. — А ваша роль в переделке этого человека состоит в том, чтобы максимально приспособить свой дом к его потребностям. Нужно понять, почему он хочет, чтобы все было именно так, и забыть о собственных предпочтениях». Два психиатра, написавшие бестселлер для послевоенной женщины, утверждали: «Она должна быть готова встретить мужа и стать его духовной компаньонкой. Она должна ждать его во всеоружии, принаряженная и накрашенная, как для своей первой вечеринки»[1009]. В мюзикле Ирвинга Берлина «Хватай пушку, Энни!», гремевшем на сценах Америки в 1946 г., всячески высмеивались женщины, которые вошли в мир мужчин и хотели там остаться. В одной из песен описывался идеал «новой женщины»: «Та, на ком я женюсь, должна быть куколкой, которую можно носить на руках»^{23}[1010].

Чтобы играть роль жены художника в общепринятом понимании, требовалось самоотречение, на которое Элен была просто неспособна. По словам Ли, некоторые женщины, вышедшие замуж за художников, «никогда не открывали рта. Тебе оставалось только гадать, есть ли у них вообще собственное мнение»[1011]. Другим отводилась «второстепенная» роль добытчиц. Хотя многие из этих женщин радовались возможности работать вне дома. «Они гордились тем, что могли зарабатывать на достойную жизнь себе и мужу, и на самом деле о подавлении и речи не шло», — говорила Джин Балтман, жена художника Фрица Балтмана[1012]. Однако их карьера никогда не предполагала занятия искусством. А Элен хотела только этого, даже несмотря на упреки друзей. Те говорили, что она должна была уделять больше времени и сил поддержке Билла. «Элен хотела того же, чего и [Билл]. Ее желанием было иметь мастерскую и карьеру», — говорил Конрад[1013].