Женщины Девятой улицы. Том 1

Разногласия по детскому вопросу разрушили сельскую идиллию Ли и Поллока в Спрингсе. Они эту проблему больше не обсуждали. Супруги выбрали гораздо более опасный путь, позволив ране гноиться и мутировать. Вскоре Ли начал грызть сильный страх, что если она не родит Джексону ребенка, то он уйдет от нее к той, которая это сделает. Первыми, кто пал жертвой недопонимания, порожденного тревогой Краснер, стали Мазервеллы. Однажды по возвращении домой Ли узнала, что Джексон возил кататься Марию Мазервелл на новом кабриолете ее мужа Боба. Ли было известно, что у Мазервеллов самих большие семейные проблемы и что у них обоих романы на стороне. Поэтому она отреагировала на невинную прогулку диким взрывом ревности и гневным «отказом» Мазервеллам от дома. Когда ничего не знавший о случившемся Боб через несколько дней зашел к Поллокам, его встретил Джексон. Извиняясь, он не пустил Мазервелла в дом, сказав: «Понимаешь, Ли запретила мне с тобой видеться»[1046].

Постепенно Ли превратилась в домашнего цербера. Она сильно ограничила круг людей, которые приглашались в их дом. Теперь вхожими были лишь те, кто мог способствовать карьере Джексона, равно как и его приятели, не поощрявшие его пьянства. Ли пускала еще местных жителей, от которых зависел их быт, некоторых родственников и своих друзей. Все ее ухищрения имели одну-единственную цель — создать среду, в которой их жизнь будет всецело сфокусирована на живописи. Причем все должно было происходить, насколько это в человеческих силах, под ее контролем. Однако эта сосредоточенность, достигаемая путем ограничений, все эти усилия, направленные на укрепление семейной дисциплины, только делали Джексона еще несчастнее (как, впрочем, и саму Ли) и заставляли его бунтовать против жены. В довершение всего Поллок принялся дразнить Ли молодыми женщинами. Например, он хранил в мастерской две фотографии Мерседес, на одной из которых она лежала на пляже обнаженной[1047]. Скорее всего, учитывая сложность и яркость личностей Ли и Поллока, их отношения не были бы спокойными, даже если бы Джексон не чувствовал себя преданным из-за отказа Ли родить от него ребенка. Однако это ее решение будет преследовать их всю жизнь и в конечном итоге станет составной частью драмы, которой окружена преждевременная смерть Джексона.

Билл и Элен пережили разногласия по поводу детей легче, чем Джексон и Ли, возможно, потому, что они находились тогда среди людей в большом городе и вели каждый свою активную жизнь. Но и в их случае эта тема время от времени вырывалась наружу и в конечном итоге разлучила их. Однако это случилось только через десять лет, а пока они вместе, как пара, царили в художественном мире Даунтауна.

Элен нравилось думать о себе как о современной версии гетер Древней Греции, товарище и спутнице интеллектуальных мужчин. Как о женщине, которая во всем равна мужчине и ждет к себе соответствующего отношения. «Я думала, что это очень приятная роль… роль женщины, имя которой ассоциируется с интеллектом, искусством и так далее и которая является неотъемлемой частью мужской компании», — признавалась Элен[1048]. Когда она была моложе, такое ее поведение не вызывало в Челси ни удивления, ни осуждения. Ведь большинство мужчин, с которыми Элен тесно общалась, были геями. Благодаря этому она не рисковала вызвать ревность и гнев чьей-нибудь жены, когда ее беседа, как это часто случалось, явно уходила в сторону флирта. Однако после войны их круг общения, центром которого была компания из «Уолдорфа», серьезно увеличился — отчасти за счет солдат, вернувшихся с фронта (а они почти все были гетеросексуалами), которых привлекал мир искусства Даунтауна. И люди, незнакомые с Элен, не понимали, что им делать с ее горячностью и внешней доступностью, с ее откровенным сексуальным шармом. Однажды во время званого ужина хозяйка, выходя из комнаты, пригласила женщин присоединиться к ней, чтобы мужчины могли остаться за столом и поговорить. Но Элен, увлеченная беседой с сидящим рядом с ней парнем, осталась. Тогда хозяйка подошла к ней сзади и сказала, обращаясь уже конкретно к ней:

— Элен, пойдем с нами.

— Ой, знаете, мне и тут очень хорошо, — ответила та.

— Но ты должна пойти, — настаивала женщина, уже тряся спинку стула, на котором сидела Элен. — Ты не можешь оставаться, так просто никто не делает.

— Ну так теперь делает, — заявила Элен. — Я так делаю[1049].