Женщины Девятой улицы. Том 1

После открытия выставки Ли, Джексон и его родственники отправились в отель «Альберт». По приходу Поллок немедленно выпил три двойных бурбона. А потом схватил модную шляпку, которую его невестка надела по торжественному случаю, и принялся мять и давить несчастный головной убор[1144]. Он развесил на стенах галереи в Аптауне свою душу. И теперь ее либо презрительно игнорировали, либо оскорбляли невежественные чужаки. И, как будто этого было недостаточно, Поллок знал также, что весь доход от продаж (если таковые вообще будут) его работ, кроме одной-единственной картины, отправится в Венецию к Пегги. А значит, после закрытия выставки он окажется во всех отношениях беднее, чем был в своем сарае, когда создавал эти полотна. Казалось, что найти покой и сохранить достоинство художник может, только оставаясь в одиночестве.

Ли отлично понимала всю тяжесть их ситуации. В феврале истекал контракт Поллока с Пегги. Это ставило их в полную зависимость от продажи его произведений. И, по словам самой Ли, представлялось совершенно «естественным и очевидным», что ей нужно обеспечить эти продажи. А для этого придется приложить определенные усилия к продвижению творчества Джексона[1145]. Впереди их ждала зима в доме, который стал немногим более приспособленным к жизни, чем на момент его покупки. Поэтому, вероятно, от стараний Ли зависело само их выживание. У супругов не было денег, чтобы купить уголь[1146]. В доме недоставало предметов мебели. Там все еще не было ванны и теплой воды. Для передвижения по округе они по-прежнему полагались на велосипеды. Ли и Джексон даже не мечтали решить все эти проблемы. Им достаточно было бы просто обогреть дом и наполнить желудки.

К концу выставки Джексона в галерее Бетти купили всего две картины, и все вырученные средства ушли в карман Пегги. Ли, будто представитель арт-дилера, пыталась найти покупателя на работы Джексона. Еще одну картину с той выставки приобрела сестра их коллеги Фрица Балтмана. Бетти пыталась продать другие работы со скидкой или взывала к совести клиентов, уговаривая сделать покупку из соображений «благотворительности». В апреле ей все же удалось продать одну за 700 долларов. Зная о тяжелом финансовом положении Ли и Джексона, Парсонс отказалась от комиссионных с этой продажи. Поллоки жили на средства от той сделки почти год[1147]. Но при этом экономили до крайности. Из-за проблем с отоплением им пришлось снова закрыть второй этаж. Соответственно, Ли, одетая в толстые свитера, рейтузы и джинсы, вынуждена была вернуться в гостиную и вместо живописи заняться еще одним столом с мозаичным декором[1148]. Джексон из-за холода не мог работать в сарае. Он скатился к состоянию, которое Ли назвала маниакальными «грувами». Поллок врубал джаз на фонографе в гостиной на полную мощность, так что музыку слышно было даже через заснеженные поля, окружавшие дом, и пил. «День и ночь, день и ночь, по три дня кряду, пока тебе не хотелось вылезти на крышу! Весь дом трясся», — рассказывала она[1149]. Это был вой и вопль пьяного мужчины, переживавшего упадок между двумя периодами активного творчества. Однажды Поллок сказал Ли: «Когда ты пишешь, никаких проблем нет. А вот с тем, что делать, когда ты не пишешь, огромная сложность»[1150].

А пока Ли с Поллоком влачили жалкое существование — попросту выживали — в уединении Спрингса, творчество Поллока породило бурные дебаты и в официальном мире искусства Нью-Йорка, и среди художников — завсегдатаев «Уолдорфа». Джексон уезжал из города в страшно подавленном состоянии, но создал там целую бурю, вылившуюся в активные дискуссии и творческие эксперименты. Поллок бросил обществу перчатку, и другие художники почувствовали себя обязанными принять этот вызов[1151]. Осмелится ли кто-то еще сделать свое творчество абсолютно свободным? Выразит ли это на полотнах столь большого масштаба? К тому времени исторически сложилось, что важными считались крупные картины, грандиозные полотна европейских мастеров. Они получали призы в салонах и академиях. С их помощью художники делали наиболее громкие заявления. Одним из последних примеров была «Герника»[1152]. В рамках Федерального художественного проекта многим нью-йоркским художникам приходилось создавать масштабные произведения монументальной живописи. Тем не менее до Поллока никто не переносил такие масштабы в мастерскую, даже из тех, кому посчастливилось разжиться огромными кусками дешевого льна с таможни. Возможно, они просто боялись показаться слишком самонадеянными. А Поллок словно выдал им лицензию на это.