Женщины Девятой улицы. Том 2

Первые испытания новой системы оповещения о воздушном налете проводились 28 июня в Нью-Йорке. Конечно, организовавшие их люди ставили перед собой совсем другую цель, но вой сирены попутно возвестил горожанам о начале ежегодного летнего исхода художников из раскаленного Нью-Йорка. Разумеется, речь о тех везунчиках, у кого нашлось, куда и на какие деньги уезжать. Ли к этому времени уже жила в Спрингсе, готовилась к персональной выставке. Элен принимала приглашения погостить у друзей, устроившихся за городом, независимо от того, когда ее звали, кто и куда именно. Хелен с Клемом отправились на лето в Вермонт с шестнадцатилетним сыном Клема — Дэнни. Там они писали акварели, и Клем учил Хелен водить машину[1162]. Для Грейс же тот июнь стал самым «плодотворным месяцем» за всю ее жизнь[1163]. Однако ради этих подвижек в творчестве она полностью отказалась от какой-либо подработки. Поэтому в начале лета художница осталась без гроша в кармане. В дополнение ко всему Эл решил съехать с их чердака[1164]. Грейс отреагировала на это вполне закономерное расставание с другом глубокой грустью, даже «разбитым сердцем». А еще к ее чувству одиночества примешивалась тревога по поводу подходившего срока оплаты счетов, рассчитываться по которым художнице предстояло без чьей-либо помощи. Грейс еще раньше заключила с домовладельцем сделку: в обмен на снижение ежемесячной арендной платы она должна была чистить крышу. Но это было лишь слабым подспорьем в выполнении финансовых обязательств. В результате с наступлением июля женщине все же пришлось устроиться в туристическое бюро «Савой-Плаза Хотел» на три дня в неделю[1165]. Хелен приглашала Грейс присоединиться к ним с Клемом в Вермонте. Но той пришлось ограничиться организацией отдыха для гостей отеля да короткой поездкой к океану в Джерси с сыном и другими родственниками[1166]. Что же касается Джоан, она тем летом впервые в жизни оказалась в Ист-Хэмптоне. А поскольку речь идет о Джоан Митчелл, ее попадание туда тоже было окружено драмой.

Джоан в тот период переживала небывалый творческий взлет, и коллеги-художники хвалили ее (так, Клем на выставке на Девятой улице в знак одобрения от души потряс ее руку). Тем не менее в галерею, которая по всем критериям должна была бы стать ей родным домом, то есть в «Тибор де Надь», где выставлялись художники второго поколения, путь девушке был заказан. Проблема заключалась в том, что ее работы не нравились владельцу галереи Джону Майерсу[1167]. Годы спустя Джоан заявляла, что не стала бы там выставляться, даже если бы ей предложили. Ведь там висели полотна «этих двух сучек», под которыми она подразумевала Грейс и Хелен[1168]. В этих словах вся Джоан Митчелл. И ее заявление, вне сомнений, не соответствует действительности. Вероятно, Барни понимал, как сильно исключение из «Тибор де Надь» мучает Джоан. Поэтому, когда Майерс начал организовывать экспозиции для «своих ребят», Россет предложил жене помощь с поиском возможности выставляться. Он задействовал свои связи в Иллинойсе в лице влиятельной чикагской галеристки Кэтрин Ку и устроил визиты в мастерскую Джоан важных персон. Вначале к ней заглянула Бетти Парсонс. Работы Джоан ей понравились, но на тот момент в ее галерее не нашлось свободного места. Затем пришла Дороти Миллер из Нью-Йоркского музея современного искусства, которую творчество Джоан не впечатлило. Наконец, художницу посетила сама Ку. Галеристка написала о Джоан в Музей американского искусства Уитни и пригласила ее следующей зимой принять участие в выставке в Чикаго[1169]. Однако все эти посещения возымели противоположный эффект, нежели можно было ожидать. Повышенное внимание заставило Джоан, по ее словам, чувствовать себя «неловко» и «погано». Обсуждая работы Митчелл, гости вели себя так, будто она «лежала в гробу и едва ли слышала их слова, произнесенные на приличном расстоянии»[1170].