Женщины Девятой улицы. Том 2

А вскоре Джоан пришлось заключить другое соглашение с еще одной сильной (хоть и менее гениальной, чем Элен) женщиной — Элеонорой Уорд. Та отобрала художников, которые получили право регулярно выставляться в «Конюшенной галерее». В эту довольно эклектическую группу вошли Раушенберг, Джозеф Корнелл, Марка-Релли, Кароне, Исама Ногучи, Джек Творков, Джеймс Брукс, Ричард Станкевич и Джоан[1597]. Тот факт, что Элеонора выбрала Джоан, подтвердил правоту Грейс, восхитившейся ее живописью. Увидев работу Митчелл на Второй ежегодной выставке в «Конюшенной галерее», Чарли Иган сказал Джоан, что она «блестящий» художник. Поздравил ее и Ганс Гофман. Как многие художники, Джоан принимала похвалу со смесью благодарности и подозрений. Женщина задавалась вопросом: раз ее творчество было таким понятным и доступным, что заслужило столько комплиментов, то, возможно, она делала что-то не так? Однако Уорд высказала свое предложение совершенно искренне, весьма тщательно его обдумав. По утверждению Элен, у Элеоноры был консультативный комитет из шести человек. Они так и не пришли к согласию о включении в группу какого-либо нового художника, кроме Джоан[1598]. А если бы этого оказалось недостаточно, то свое веское слово мог бы сказать Хэл Фондрен, еще раньше устроившийся в галерею помощником Элеоноры Уорд. Он был соседом Фрэнка О’Хары, раньше — по общежитию Гарвардского университета, а теперь — по квартире в Нью-Йорке. Отношения Джоан с Элеонорой были трудными, но с Хэлом обе женщины дружили[1599]. Как бы то ни было, Элеонора предложила Джоан персональную выставку в апреле, и та согласилась.

Начиная с прошлого октября, когда Хелен написала свою картину «Горы и море», она оттачивала новую технику так быстро, как только могла[1600]. Иногда, по ее собственному признанию, готовый образ возникал в ее воображении ночью, и на следующий день она пыталась перенести его на холст[1601]. В другие разы Франкенталер просто приходила к себе в мастерскую. Она приближалась к холсту или листу бумаги и ощущала, как слаженно начинали работать ее разум, чувства и руки. Будто они сами по себе точно знали, что могло излиться на холст, что она хотела сделать[1602]. Но гораздо чаще Хелен долго и усердно трудилась над картиной до тех пор, пока та не превращалось в то, что уже невозможно было исправить. И тогда спонтанность, к которой она стремилась, утрачивалась навсегда[1603]. Но художница считала такие моменты тоже чрезвычайно важными; она была уверена, что успех и неудача всегда идут рука об руку. «Живопись представляет собой постоянный процесс обновления и открытий, — говорила Хелен. — Вы поймете это, когда увидите»[1604].

Свобода, которую давало использование собственного уникального визуального языка в живописи, позволяла Хелен смело идти на риск. Вскоре после завершения работы над «Горами и морем» женщина увидела полотно «Венера и Адонис» Грейс Хартиган и вернулась к фигуративной живописи. Она использовала свою новую технику — выливала сильно разведенную краску на поверхность незагрунтованного холста — и с ее помощью написала обнаженную натуру. Картина получилась настолько смелой, что шокирует зрителя даже сегодня. На полотне размером 1×1,2 м изображены широко раскинутые ноги; пятно темных волос на лобке притягивает взгляд вуайериста. Картина Хелен была неприкрытым вызовом высокой, викторианской морали, царившей в те времена в стране. Чуть позднее, в 1952 г., в США будет опубликован отчет Кинси о женской сексуальности, а двадцатисемилетний Хью Хефнер выпустит первый номер журнала Playboy (который издатель рекламировал как «способ немного отвлечься от тревог атомного века»)[1605]. Но когда Хелен ранее в том же году написала свою «Сцену с обнаженной», американская цензура оставалась более чем в силе. Из-за пары-другой относительно неприличных слов могли запретить книгу. Ложбинку между женских грудей в кино показывать разрешалось, и такие сцены даже поощрялись. Но появление в кадре обнаженной груди вполне могло привести к остановке съемок[1606]. Если какому-то намеку на женскую сексуальность и удавалось прошмыгнуть мимо бдительной полиции морали, то это была женская сексуальность в представлении мужчин: писателей, режиссеров, кинопродюсеров. В результате в поп-культуре безраздельно господствовала мужская концепция того, что представляет собой женщина и чего она хочет. Женщины же по этому вопросу в основном безмолвствовали, и общество ожидало от них подобного поведения в дальнейшем. Но Хелен, по-видимому, не услышала этого социального запроса.