Женщины Девятой улицы. Том 2

Иными словами, когда Клем решил сделать все возможное, чтобы испортить это важное для Хелен мероприятие, был аншлаг. Хелен опять пришла в сопровождении Говарда Сэклера. Хотя Клем был с Дженни, мысль о том, что бывшая любовница расхаживает среди их многочисленных старых знакомых с новым молодым человеком, вновь разбудила в нем ревнивого монстра[2467]. «Уже в следующий момент я увидела, — рассказывала потом Дженни, — как Клем толкает Говарда на скамейку. Словно заново проигрывался тот вечер, когда мы с ним познакомились. За исключением того, что тогда мне все казалось странным и интересным. А теперь… это было просто ужасно»[2468]. Молодой Говард быстро восстановил равновесие и нанес Клему несколько ударов[2469]. Все перестали смотреть на картины и начали наблюдать за дракой. Дженни ретировалась в угол зала, обвиняя Клема в дурацком поведении, но при этом не переставая думать: «Черт бы побрал эту Хелен!» Дальнейшее она вспоминала так: «Рядом со мной вдруг оказался Боб Мазервелл, которого я тогда едва знала. Он подал мне стакан с чем-то, говорил успокаивающие слова и протянул мне носовой платок, чтобы утереть слезы, которые потекли у меня из-за его доброты»[2470]. Боб был старше многих присутствовавших, и ему в жизни доводилось видеть вещи похуже, нежели драка Клема с Говардом из-за Хелен. Как, впрочем, и самой Франкенталер. Она не боялась за Говарда, который, без сомнения, мог легко справиться с Гринбергом. А вот самого Клема глубина собственной ярости вдруг очень испугала[2471]. Он окончательно осознал: ему необходимо двигаться дальше. И вот, убедив себя, что с Хелен все кончено, Гринберг через считаные недели предложил Дженни руку и сердце. И девушка согласилась за него выйти[2472]. Хелен освободилась. Она опять могла дышать и писать. Отныне она принадлежала только себе.

Вместе с 1955 г. действительно заканчивалась целая эпоха. Дружеские связи рушились из-за эстетических разногласий и денег. Браки и романы, зародившиеся в нищете и безвестности, оказывались неспособными устоять перед натиском богатства и славы. Изменились даже институты и архитектура, имевшие отношение к Нью-Йоркской школе. Остатки надземной эстакады на Третьей авеню были снесены. Хотя художникам, жившим и работавшим вдоль Десятой улицы, переезжать не пришлось, бездомные, которые в великом множестве обитали в этом районе, вынуждены были покинуть насиженные места. «Все было гораздо лучше, когда они жили бок о бок с беспаспортными бродягами», — сказала Мерседес о своих коллегах-художниках[2473]. Что касается «Кедрового бара», то теперь в нем толпилось столько туристов и поклонников авангардизма, что завсегдатаи постепенно переместились в забегаловку «Файв спот» в Бауэри[2474]. И «Клуб» после шести лет пребывания на Восьмой улице переехал на 14-ю[2475]. Филипп Павия, который держал «Клуб» на плаву в финансовом отношении и старался сводить к минимуму кровопролития в нем, как идеологические, так и физические, ушел со своего поста негласного руководителя, передав бразды правления новому поколению[2476]. Теперь настало их время, и от прошлого почти ничего не осталось. Скрипя и стеная, вся Америка просыпалась, чтобы, распахнув глаза, узреть рассвет неопределенности.

Джеймс Дин, продемонстрировавший американцам на киноэкранах, что можно быть настоящим мужчиной, не являясь при этом грубым и брутальным, погиб в Калифорнии. Он разбился на бешеной скорости на своем «Порше»[2477].

Через 10 лет после Хиросимы ядерный апокалипсис превратился в тему для индустрии развлечений. Бывшая соседка Хелен по комнате Габи Роджерс сыграла роковую злодейку, устроившую атомный взрыв, в фильме «Целуй меня насмерть». Это была одна из десятков кинолент, живописующих угрозу массового уничтожения и тем самым завораживающих зрителей[2478].

Тридцатичетырехлетний Чарли Паркер скончался от героина и алкоголя после того, как совершил революцию в бибопе, в корне изменившую то, как люди слушали и писали музыку и как под нее двигались. Однако к этому времени белые уже обучились ритмам чернокожих, и музыкальные рейтинги возглавил двадцатилетний Элвис Пресли[2479].

Нация оказалась на распутье в расовом отношении. Принятое в 1954 г. решение Верховного суда о десегрегации в американских школах заставило страну лицом к лицу столкнуться с фактом длительного существования расизма в США. Это решение, принятое судьями в черных мантиях, игнорировалось муниципалитетами, где было много людей в белых балахонах. Последние, как всегда, отреагировали насилием, однако на этот раз оно не вызвало страх. Убийство в Миссисипи в августе 1955 г. четырнадцатилетнего чернокожего подростка Эммета Тилла и неповиновение Розы Паркс в автобусе в Алабаме дали толчок мощному движению за гражданские права. От его лица отныне говорил молодой лидер — Мартин Лютер Кинг-младший[2480].