Женщины Девятой улицы. Том 2

Когда закончился последний семестр, она выиграла стипендию за выдающиеся успехи с оплатой путешествия, две тысячи долларов (огромная сумма по тем временам – среднегодовая зарплата составляла около трех тысяч)[925], а в июне – еще и приз на ежегодной художественной выставке Чикаго и пригородов. Последняя награда принесла Джоан первое упоминание о ней в ArtNews[926]

.

Итак, колледж Джоан окончила с триумфом. Она опять оказалась в центре всеобщего внимания, чего с ней не случалось со дня падения на льду пятью годами ранее. Джоан хотела использовать призовые деньги для путешествия по Европе, но ехать туда было слишком рано, ведь война закончилась совсем недавно, и континент еще лежал в руинах. Поэтому она отправилась в Нью-Йорк, чтобы быть рядом с Барни, который к тому времени перебрался в Бруклин[927].

На Фултон-стрит, где жил Барни, в жилом доме городские власти открыли приют-убежище для малоимущих матерей-одиночек. В это же здание на набережной в тени Бруклинского моста постепенно просочились художники, поэты и актеры[928]

. Четырехэтажное строение было обвито сотами из пожарных лестниц, а на первом этаже прохожих не слишком убедительно зазывала вывеска гриль-ресторана и бара «Франклин» с пропущенными в названии буквами. Однажды, еще во время весенних каникул в художественной школе, Джоан навестила Барни в его квартире над «Франклином» и уехала оттуда совершенно другим человеком.

Не знаю, с чего и как начать, коль скоро там все было в куче, сплющено воедино: маленькая лодка – огромный изгиб моста и ты – полужелтые люди на фоне синей стены дарят яйца – голые и в огромных шлепанцах – ночной шум, долетающий из окна – автобус – гудки авто в тумане и свистки поездов, и неизменно такой чертовски теплый в маленькой белой комнате ко мне прижимается Барни… Внизу, словно лошадь, ждет автомобиль, страшно довольный, что мы с ним наконец-то нашли ночлег… Россет, ты был потрясающим – я люблю тебя – я люблю тебя, и когда я села в самолет, мне хотелось заползти под сиденье и плакать – всего пережитого у тебя оказалось намного больше, чем я ожидала найти в этом мире… Когда ты и живопись оба сойдетесь в этой белой комнате, мир сконцентрируется в конце Фултон-стрит. На тебе, склонившемся над своей пишущей машинкой[929].

А еще Джоан пробудилась для нового стиля живописи. Вскоре после возвращения в Чикаго она довольно загадочно пишет: «Живопись абстрактно опирается в моем разуме на некую полуоформившуюся идею, куда идти дальше»[930]

. А еще две недели спустя она объявила, что ее живопись «без малейшей передышки совершила прыжок в абстракцию…»[931].

Во время тех нью-йоркских каникул Джоан с Барни, конечно, много ходили по галереям, а тогда, в марте 1947 года, в городе проходили весьма впечатляющие выставки, в том числе выставка Горки в галерее Жюльена Леви и первая персональная выставка Марка Ротко у Бетти Парсонс. Джоан жадно впитывала творчество и атмосферу, и ей хотелось еще и еще. Поэтому ее возвращение в Иллинойс получилось совсем коротким – она собрала все свои студенческие призы и уехала обратно в Нью-Йорк.

Ничто не связывало ее с Чикаго, кроме традиций, и не было на свете места, где она хотела бы быть больше, чем в Нью-Йорке. И вот одной глубокой ночью Джоан и ее подружка-художница Франсин Фелсенталь погрузились в автомобиль и отправились в Бруклин[932].

Первые дни Джоан потратила на то, чтобы наверстать упущенное с Барни. Во время его ухаживаний в Чикаго и коротких встреч после того, как он уехал из дома, их сексуальная жизнь была чрезвычайно интенсивной. Барни не был первым любовником Джоан, но он был ее первым долгосрочным партнером. Так что, судя по всему, несколько недель после ее возвращения пара львиную долю времени провела в постели. Именно в тот период Барни сделал цикл фото Джоан в стиле ню – потрясающие образы, не менее чувственные, нежели образы какой-либо классической одалиски. В той скромной квартирке на Фултон-стрит внимание Джоан, оторванной от привычной ей доселе жизни, всецело сосредоточилось на двух вещах, о которых она мечтала больше всего: на любви и на творчестве. В сущности, спустя годы Джоан Митчелл скажет, что ее творчество и есть любовь[933].