Женщины Девятой улицы. Том 3

«Я ходила по директорам музеев и просила их совета, но их все это совершенно не интересовало, – рассказывала она. – В конце концов я на все плюнула и прекратила суетиться»[909]. Ли и раньше хотела, чтобы Клем помог ей в формировании наследия Джексона. Она даже попросила его написать книгу о Поллоке, но Гринберг отказался. (А книгу написал Фрэнк[910].)

Клем знал Джексона почти так же хорошо, как сама Ли. Он мог стать именно тем человеком, который помог бы ей правильно распорядиться наследием мужа. Так что на просьбу о выставке Ли ответила согласием.

Она пригласила Клема и Дженни к себе[911]. За обедом вдова предложила выставить черно-белые картины Джексона, написанные в 1950–1951 годах, а потом – ее работы. Но эта идея Клему совсем не понравилась, особенно в части выставлять обоих супругов. В каком-то удивительном приступе щедрости он предложил… выставить одну Ли. Дженни яростно возражала. Договорились на две выставки, причем первой должна была быть Ли[912].

Ударили по рукам, и Клем с Дженни на три с половиной месяца отправились в Европу – искать художников и произведения для галереи, а Ли вернулась в мастерскую[913]. И тут, как это бывало, когда она сотрудничала с Бетти Парсонс, да и вообще случалось регулярно на протяжении долгой карьеры, стоило ей начать готовиться к персональной выставке, ее творчество вдруг резко поменяло направление.

В начале того года умерла мать Ли, и горе утраты, которое она сумела не допустить в свою живопись после смерти Джексона, в этот раз выплеснулось наружу[914]. Ли совершенно перестала спать. Она пыталась выгуливать посреди ночи собак, но это не помогало. Она решила использовать мучительные часы до рассвета, чтобы писать[915]. «И я поняла, что если я собираюсь работать по ночам, мне придется вообще отказаться от цвета, потому что с цветом можно работать только при дневном свете», – объясняла она[916].

Цвет у нее был – но это был скорбный цвет, напоминавший мертвую, пересохшую землю или обугленные руины. Художница сама считала работы этого периода настолько мрачными, что «входить» в них было болезненно[917]. Единственной характеристикой, сохранившейся у нее от оптимистичной серии «Зелень Земли», были размеры полотен. Ли писала огромные по площади картины, потому что ее эмоции были настолько гигантскими и подавляющими, что для их выражения необходимо было соответствующее пространство. Ли назвала новую серию «Ночные путешествия». В еврейской мифологии это означает погружение во тьму[918].

В конце июля у Ли прошла небольшая ретроспективная выставка в галерее «Сигна» в Ист-Хэмптоне. На стенах висело 15 работ, начиная с «Миниатюр», написанных в конце 1940-х, и заканчивая коллажами середины 1950-х и более поздней серией «Зелень Земли». На открытие явились все летние завсегдатаи городка: художники, критики, архитекторы, арт-дилеры, коллекционеры[919]. Пришел директор French&Company Спенсер Самуэль. Поздравляя Ли с выставкой, он обсудил с ней перспективы проведения «серьезной ретроспективы» в его галерее[920].

Открытие прошло успешно, а последовавшая вечеринка – весело. Ли потребовалось много времени, чтобы добиться признания тех, чье мнение она ценила больше всего, – ее коллег, но в том июле ей это наконец удалось. В какой-то момент на подъездной дорожке возникла разношерстная компания, которая прямиком направилась к гулявшим. Это был Джек Керуак в окружении друзей. Ли их остановила.

«Я думал, что это открытая вечеринка, для всех», – сказал писатель. «Не настолько открытая», – ответила Ли[921]. Что она чувствовала, затворяя дверь перед человеком, который в литературном мире был тем же, кем ее погибший муж в живописи? Можно представить себе ее чувство глубокого удовлетворения. Это был ее, и только ее, день.

К концу лета Клем и Дженни вернулись из Европы и приехали в Спрингс, чтобы обсудить с Ли ее скорую выставку[922]. Амбар, где Клем ожидал увидеть картины из серии Ли «Зелень Земли», был заставлен полотнами из «Ночного путешествия». Вдоль одной из стен они увидели огромную, больше двух с половиной на больше чем три с половиной метра, черно-белую картину «Врата ада»[923]. Она, словно какой-то зловещий водоворот, затягивала в себя зрителя.

Длинные мазки белого цвета, похожие на струи проливного дождя или потоки мучительных слез, разливались по всей ширине огромного холста. Вспышки черного цвета могли изображать птиц в бешеном полете против штормового ветра. В правом верхнем углу парил глаз с нависшим веком, ужасающий образ которого преследовал Ли перед смертью Джексона и продолжал преследовать потом. В аскетической мастерской эта картина, должно быть, производила огромное впечатление. А вокруг стояли и другие, совсем немного меньшего размера и только чуть-чуть менее впечатляющие.