Женщины его жизни

– Твоя начитанность поразительна, – с одобрением отметил отец, не помнивший даже, когда был куплен его темно-синий в узкую белую полоску костюм в стиле ретро, вроде тех, что носили во времена «сухого закона». Его сильной стороной было деловое чутье. Прекрасно разбираясь в запутанных финансовых вопросах, он в своих действиях всегда следовал правилам, отшлифованным практикой многих поколений бизнесменов.

– Это я так, на досуге, – скромно заметил Бруно, разглядывая нежный узор, чуть потемневший от времени и такой хрупкий, что его, казалось, могло бы развеять первое же дуновение ветерка.

Филип переплел пальцы и наклонился к сыну.

– Могу я на минутку занять твое внимание? – спросил он, сильно сомневаясь, что это возможно: мальчик был слишком захвачен своими собственными мыслями.

– Конечно, папа, – его занимала перспектива отъезда в Портофино, чудесное местечко, как уверяли все окружающие; от одной мысли об этом ему становилось весело. – Папочка, как ты думаешь, я могу принять приглашение Бранкати провести август с ними в Санта-Маргерите?

– Я думаю, – с тяжелым вздохом ответил Филип, – что ты можешь делать все, что захочешь. У меня такое впечатление, что мои советы тебе не нужны. – Он налил себе еще кофе.

– Спасибо за доверие. – Бруно надкусил бутерброд с маслом. – Но ты мне еще не сказал, что сам собираешься делать. – У него был приятный певучий голос, мягкий и волнующий, как у Аннализы.

Филип властно поднял руку, чтобы остановить этот поток слов.

– Сейчас я скажу тебе, что собираюсь делать, – решительно начал он. – Послушай меня внимательно, сынок. Прежде всего я собираюсь… – он замолчал, не в силах закончить фразы.

– Что? – радостно улыбаясь, торопил его Бруно.

– Я хочу снова жениться.

Ну вот, слово сказано. Он облегченно перевел дух.

Реакция Бруно превзошла все его ожидания.

– Правда? – воскликнул мальчик с энтузиазмом. – И ты до сих пор молчал? – Он встал из-за стола, подошел к отцу и крепко обнял его. – Я так рад за тебя! – Ему пришло в голову, что отец, которого он теперь узнал в совершенно новом свете, слишком одинок и, должно быть, страдает от этого.

Филип решительно отстранил его от себя.

– Успокойся, сынок. – Его встревожила эта неожиданно теплая реакция сына. – Я ждал удобного случая, чтобы с тобой поговорить.

– Ты счастлив?

Для Бруно счастье было надеждой, высшей точкой напряжения всех сил, может быть, восторженным чувством, какое бывает только раз в жизни.

– Я убежден, что сделал правильный выбор.

Для Филипа секрет счастья состоял именно в этом: убедить себя, что страсть – это юношеское заболевание, которое в определенном возрасте может привести к серьезным осложнениям.

– Я рад за тебя, – серые глаза Бруно смотрели на него с участием.

– И ты больше ни о чем не спрашиваешь? – Он уже приготовил целый ряд убедительных доводов в свою защиту.

– Разве ты спросил, почему я хочу остаться в Италии? – Этот мальчишка не переставал его удивлять.

Филип с нежностью подумал о Мэри-Джейн, о ласковой и любящей Мэри-Джейн, хранившей ему верность с первого поцелуя и проводившей его в Европу с тайным опасением: не возникнет ли и на этот раз какое-нибудь новое препятствие, которое разлучит ее с любимым человеком? Однако она не осмелилась поделиться с ним своими страхами.

После смерти Аннализы Мэри-Джейн выждала положенный приличиями срок, а потом позвонила ему.

– Просто хочу спросить, как ты поживаешь, – сказала она. И он совершил прыжок в прошлое, такое простое и ясное, полное не будоражащих кровь, но приятных воспоминаний. Он только теперь осознал, насколько ему не хватало ее за годы мучительного одиночества, проведенные рядом с гордой, загадочной и недоступной Аннализой.

Они встретились вновь, и он первым заговорил о возобновлении столь жестоко прерванных отношений. Она выслушала терпеливо и преданно.

– Я больше не смею заговаривать с тобой о браке, – сказал он в заключение. – Но если бы я мог вновь соединить свою жизнь с женщиной, этой женщиной была бы только ты, Мэри-Джейн.

Тихие слезы покатились по ее чуть увядшему лицу, и Филип наконец понял, как много он потерял. Мэри-Джейн дарила реальную, простую, понятную любовь, Аннализа была недостижимой утопией, умопомрачением, дразнящей и неразрешимой загадкой.

Фамильный сапфир уже был надет на ее палец, а Филип так бездумно снял его, чтобы отдать неуловимой мечте.

– Думаю, нам следует пожениться, – сказал он ей несколько дней спустя.

Милая Мэри-Джейн, не сказав ни слова, взяла его руку и запечатлела на ней долгий поцелуй. Потом подняла на него растроганный, любящий взгляд нежных голубых глаз.

– Как приятно осознавать, – ответила она с благодарностью, – что моя жизнь не прошла напрасно в столь долгом ожидании.

Никогда нежный овал ее лица с чуть заметной сеточкой морщинок на лбу не светился такой хрупкой и возвышенной красотой. Филипу осталось только посвятить сына в свои планы, что он теперь и сделал. Пристально глядя на него большими серыми глазами, Бруно все понял и порадовался за отца.