Женщины его жизни

Обед стал настоящим парадом гастрономических шедевров. Паштет из голубей был выполнен в виде вулкана Этна и даже увенчан полыхающим лавой кратером. Панцирь громадных омаров нес на себе хрупкий прихотливый орнамент из оливок и солений. Ростбиф точно воспроизводил по форме барочный фонтан в саду палаццо. Каждое новое блюдо приводило публику в восторг. Десерт явился вершиной кулинарного мастерства и поразил всех присутствующих.

На массивном блюде из чистого золота, внесенном в зал двумя официантами, высилось дерево в цвету: ствол был сделан из хрустящего жженого сахара, раскидистые ветви, усеянные бесчисленными листочками глазурованной мяты, ломились под тяжестью бисквитных корзиночек с марципанами. Дерево уходило корнями в шоколадную землю, покрытую ковром нежного клевера. Благоухающий шедевр был окружен мягкими миндальными печеньями.

– Великолепно! – воскликнул врач.

– Бесподобно! – восторженно ахали дамы.

Дон Фердинандо Салеми охотно обменял бы всю свою власть на малую толику аристократической мудрости, которую барон расточал с щедростью магната, и теперь не смог сдержать восхищения.

– Позвольте вам заметить, господин барон, – сказал он, – хоть я и разбираюсь в искусстве, но никогда в жизни не видел подобной красоты.

– Мы переживаем нелегкие времена, – ответил Джузеппе Сайева со столь хорошо разыгранной скромностью, что в нее почти можно было поверить. – Того, что приносят мои имения, хватает, чтобы выжить. Мы довольствуемся тем, что есть. Рецепты этих блюд очень просты, исходные продукты – это в основном плоды нашей земли. А уж дальнейшее зависит от искусства поваров, от фантазии монсу: сумеют ли они превратить простую пищу в нечто приятное на вид, а не только на вкус.

Аннализа и Филип, не обращая никакого внимания на общий разговор, вели между собой разговор по-английски. Они говорили о так называемых «виктори-дисках», патефонных пластинках, музыка которых сопровождала американские войска в их победном марше по всем фронтам, от Африки до Палермо: Тосканини и Армстронг, Дюк Эллингтон и Бинг Кросби, Лина Хорн и Гленн Миллер.

В глазах и улыбке Филипа читалось упоение романтическими песнями, слова которых, лаская кожу, как солнечные лучи, выражали всю его страсть к Аннализе. Его взгляд, наполненный почтительным восхищением, вызывал у нее необыкновенное ощущение счастья.

Его серые глаза говорили ей: «Я тебя не знаю, может быть, мы больше никогда не увидимся, но сейчас мы принадлежим друг другу». Именно сознание принадлежности друг другу придавало удивительную нежность влечению, возникшему между ними. Аннализа была без ума от Филипа. Он говорил ей о музыке, которую до высадки союзников она слышала только по радио, с трудом различая мелодию среди треска помех, а теперь эта музыка отчетливо звучала в ее душе. Ею овладела мечта о запретном, об этом незнакомце, полном витаминов и оптимизма, курившем «Лаки Страйк» с улыбкой победителя. Она страстно желала его: ведь он был так простодушно нежен, он просил, а не приказывал, и она не боялась проявить при нем свою женственность.

Она знала, что мечтает о запретном, но в эту минуту в ней зарождалась бурная, неудержимая страсть, мучительно волнующая кровь, безумное желание бросить вызов, сплести триумфальный венок и украсить им праздник своей юности. Из таинственных, неведомых глубин естества поднимался сладкий трепет, заставлявший ее вспыхивать от стыда. Ни одно из этих ощущений не было предусмотрено в планах, составленных для нее отцом. Существовала молчаливая договоренность, возникшая, когда она была еще ребенком, о том, что она станет женой младшего сына принца Бельмонте, который был чуть старше ее годами. Отец никогда открыто не говорил ей об этом, но их семьи были тесно связаны, их поместья соседствовали друг с другом, их отцы были близкими друзьями, и казалось неизбежным, что, когда окончится война и оба они закончат образование, их судьбы соединятся в браке.

Молодые люди не виделись уже года два: младший сын принца попал в плен к англичанам в Африке, однако родные знали, что он жив, так как благодаря усилиям одного из служащих Международного Красного Креста от него было получено письмо.

Аннализа сохранила о нем воспоминание, связанное с весной, солнцем, веселым ребячьим смехом и беготней взапуски по аллеям парка. У нее не было ни времени, ни возможности, ни особого желания познакомиться и сблизиться с кем-то еще, ведь она жила чуть ли не в заточении в крошечном городишке и даже перестала посещать лицей в Энне, поскольку барон решил, что в военное время путешествие в машине из Пьяццы в административный центр провинции сопряжено со слишком большим риском.