Женщины графа Ланзбури

Джейн взяла бокал обеими руками и стала пить мелкими глотками, не сводя с него взгляда. Она никак не могла найти нужных слов, чтобы нарушить молчание. Кристофер погладил ее по щеке и, забрав у нее бокал, отставил его в сторону.

– Пойдем посидим. Прежде всего я хочу с тобой поговорить. Мне давно надо было это сделать, но… мне было трудно.

Они сели на диван у камина лицом друг к другу.

Кристофер не мог знать, как сильно Джейн ждала этой минуты.

– Что ты хочешь мне сказать? О чем ты думаешь?

Постепенно его плечи расслабились, напряжение ушло с его лица.

– О моем отце и о давних традициях, которые механически превращали мужчину в господина и повелителя в собственном доме, независимо от его достоинств… или недостатков.

– Разве не такие же традиции существуют в каждой семье?

– К сожалению, да. По закону любой жадный и эгоистичный дурак может поставить под угрозу благополучие своих близких, сделав его зависимым от результата скачек или карточной комбинации. Это настоящее безумие.

Джейн с любовью заглянула ему в глаза.

– Кристофер, пожалуйста, расскажи об отце. Я понимаю, что ты имеешь право на личную жизнь и на свои тайны, и, если не хочешь о чем-то говорить, ты можешь не говорить. Но пока ты не освободишься от своих воспоминаний, ты не обретешь покой.

Мысли об отце привели его в мрачное настроение.

– Он был не только мошенником. Его властность и самодурство ужасали меня еще в детстве. Такие, как мой отец, считают, что имеют полное право распоряжаться жизнью своих близких, даже если его дети голодают, а жена, которая часто приносила в приданое свой капитал, вынуждена прозябать в бедности.

– Наверное, в том и проявляется неравенство полов. По-моему, это очень несправедливо.

– Согласен. Мужчина может в полной мере пользоваться привилегиями своего пола, а семья, которую он походя оскорбляет, не более вольна подвергать сомнению его власть, чем лакеи, которые чистят ему сапоги.

– Должно быть, тебе пришлось тяжело, когда он умер.

– Когда я осознал масштаб проблемы, я ломал голову, как расплатиться с банком и кредиторами. Я решил не объявлять официальное банкротство. Мне больно было даже думать о таком исходе. Вся моя жизнь оказалась запятнанной из-за пристрастия отца к азартным играм и беспутству. Вся моя жизнь стала попыткой доказать, что его тень не легла на меня. Долгие годы я пытался обо всем забыть. Я мысленно выгнал прошлое за дверь и старался держать ее на замке. Однако прошлое никуда не девалось.

Джейн смотрела на его побледневшее гордое лицо, тронутая болью, которая слышалась в его голосе.

– И тебя по-прежнему мучает то, что он с тобой сделал!

– Бывали времена, когда боль была такой глубокой, что я не мог смотреть на себя в зеркало. Он не внушал мне ничего, кроме отвращения. Мама обрела покой только после его смерти.

– А ты?

– Я испытал благодарность, которая облегчила мне душу. Но когда я вспоминаю, как он умер… – Он замолчал и посмотрел куда-то вдаль.

– Что? – спросила Джейн. – Что ты вспоминаешь, Кристофер? Расскажи. Пусть твои демоны успокоятся раз и навсегда.

Когда он снова заговорил, голос у него был ровный и монотонный, как будто он рассказывал не о себе, а о ком-то другом.

– Он был настоящим зверем… животным, грязным, похотливым животным. – Он осекся и плотно сжал губы, так как прежде ни разу не произносил упреков вслух.

В комнате воцарилось долгое молчание. Джейн сидела рядом с ним, неподвижная и молчаливая.

– Он чуть не убил мать постоянными изменами, – продолжал Кристофер, еле сдерживаясь. – Обстоятельства появления Октавии на свет мучительны. То было ужасное время для моей матери. Она думает: в том, что Октавия родилась преждевременно и стала такой, какая она есть, виноват отец.

– Что было потом? – тихо спросила Джейн; ее теплые пальцы сжали ему руку, придавая ему сил.

– Я вынужден был поехать и разыскать человека, которого я ненавидел больше смерти.

– Что ты имеешь в виду?

– Я был в Лондоне, и мне передали записку, в которой меня просили явиться по определенному адресу – точнее, в бордель. В записке говорилось, что один знакомый мне джентльмен попал в беду. Я сразу понял, что речь шла об отце. Однако… К моему приезду он уже умер: с ним случился удар.

Он замолчал, и Джейн ничего не говорила. Она просто ждала, боясь, что, если она заговорит, он снова спрячется за возведенную им стену… боялась, что он поспешит сменить тему, и она не узнает остального. Сердце ее наполнилось состраданием, она закрыла рот рукой, слушая молча и встревоженно.

– Твоя мать знает, как он?..

– Я избавил ее от подробностей. Как можно признаваться матери в таких вещах?

Джейн понимала: то, что произошло, навсегда останется в душе Кристофера – выжжено в его голове, отпечаталось в сердце. Все останется в его памяти таким ясным, как будто произошло только что.

– Но… это ведь еще не все? – Ей не хотелось усугублять его боль, но она считала: лучше открыть все до конца. – Кристофер, больше никаких тайн. Расскажи о женщине, которая так больно ранила тебя.

Закрыв глаза, он плотно сжал губы и покачал головой. Но через миг он тяжело вздохнул.