Женщины и мужчины

— Слушай, погаси! — попросил Андрей. — У меня от компьютеров глаза уставать стали, а в темноте хорошо.

Я снова подошел к выключателю и увидел, что Андрей напряженно смотрит на меня.

— Ты, наверное, ждешь, что я буду про своих женщин рассказывать. Но я не буду. Я никогда…

— Я знаю, — перебил Андрей, — я тоже никому ничего не рассказываю, а сейчас смотрю на тебя и не понимаю, ты не догадался, почему мы пили не чокаясь?

Я прислонился к стене, сердце сжалось и на какое-то время перестало биться.

— Когда?

Андрей посмотрел на остатки водки в бутылке, забыв про меня, налил себе рюмку, как-то неуклюже сглотнул и тихо сказал:

— Это все наша проклятая химия. Она никому ничего не говорила. Просто таяла тихонько, пока я по своим дурацким «европам» мотался… Но однажды позвонила в лабораторию, сказала, что простудилась и недельку посидит дома. А в конце недели… Год назад это было… Я себе никогда не прощу, что меня с ней не было в последние дни. Ты пока не понимаешь, как важно быть вместе в последние дни…

— Понимаю, Андрей. Я сразу понял, но верить не хотел. Ждал счастливого конца истории.

— А конец счастливый, — вдруг произнес он. — Я от нее письмо получил. Хорошее такое. Она писала, что ей легко и она счастлива. Просто счастлива, что у нее все было. И лучше ничего не будет и не надо. Она это письмо подруге передала, а та меня нашла. Давай теперь по-настоящему выпьем! Картошка вроде у тебя осталась. Ты, кстати, должен еще знать, что мы тогда у тебя картошку жарили. Всю плиту маслом забрызгали и стали порядок наводить. Теперь в этот день я всегда буду жареную картошку есть.

Я пошел в комнату и достал из шкафа бутылку дорогого французского коньяка. Это был мой неприкосновенный запас на особо важный случай. Сегодня был именно такой…

Он был похож на Бельмондо

Вадим Сергеевич был похож на Бельмондо.

— В нем сильное мужское начало! — говорила Таньке Людмила. — Но все это пропадает без должного употребления.

Людмиле было уже двадцать семь, и она знала про мужчин всё. Небольшого роста, с темными смеющимися глазами, худенькая, она умела давать убийственные характеристики и смело комментировать то, о чем Танька даже думать стеснялась.

Таньке было семнадцать. В институт она не поступила, и знакомый отца устроил ее в конструкторское бюро. Танька неплохо рисовала, поэтому ее поставили у кульмана чертить какие-то балки и стойки. Ей давали карандашные эскизы, а она должна была красиво переносить их тушью на кальку. Таньке это нравилось — думать во время работы можно было о чем угодно. В обед они ходили всем отделом играть в настольный теннис или бегали по магазинам в поисках всяких мелочей и вкусностей.

Танька была красивой. Не яркой, как Людмила, а как-то незаметно красивой. Аккуратная прическа, минимум косметики на еще полудетском лице, большие глаза, тонкие кисти рук.

— Таких, как ты, ищут в жены, — говорила ей Людмила. — Ты не торопись с мужиками, осмотрись, у тебя будет большой выбор.

— А у тебя? — спрашивала Танька. — Вон ты какая привлекательная, на тебя все оглядываются!

Людмила махала рукой, бросала сигарету в ведро с водой, стоявшее в курилке, и шла к своему кульману.

Танька не курила, но всегда сопровождала Людмилу, чтобы поболтать и узнать ее мнение о происходящих в отделе событиях. Сегодня она хотела поговорить о Вадиме, но Людмила ушла от разговора.

Вадим Сергеевич был начальником отдела. Всегда хорошо одетый, улыбчивый, с мягким добрым взглядом, он был человеком необычайной эрудиции, мог ответить на любой вопрос, рассказать историю, аналогичную той, что услышал от кого-нибудь. И эта история случалась не с соседом-выпивохой или сотрудником-лентяем, а с известными людьми, с которыми он, по-видимому, тесно общался. Во всяком случае, Людмила клялась и божилась, что сама слышала, как Вадим Сергеевич минут десять разговаривал по телефону с Зиновием Гердтом.

— Жаль, что он старый, — говорила Людмила. — Двадцать лет разницы — это слишком.

— А то бы что? — спрашивала Танька.

— А то махнула бы на все рукой и — головой в омут!

— А так нельзя в омут? — допытывалась Танька.

— С ним долго не поплаваешь, — отвечала Людмила и переводила разговор на другую тему.

Танькин кульман стоял так, что она видела стеклянную дверь кабинета Вадима Сергеевича. Обычно он что-то писал или просматривал чертежи. На Таньку он не смотрел, и она могла беспрепятственно любоваться его крупным лицом, сильными руками, небрежной, но какой-то притягивающей взгляд прической.

Через пару недель Танька поняла, что влюбилась. Ей ужасно хотелось пройти к Вадиму в кабинет и поговорить о работе. Но только вот о чем? Готовальня у нее была новенькая, калька и ватман хорошего качества, рейсшина немного заедала, но Танька к ней приноровилась и все делала аккуратно.

Время шло, Танька страдала, немного похудела и однажды, не выдержав, призналась Людмиле, что любит Вадима Сергеевича. Людмила в ужасе замахала руками, сказала, что она лучше была бы поласковее с Андрюшкой, который начал за ней ухаживать. Танька замолчала и больше с Людмилой о Вадиме не разговаривала.