Женщины, кот и собака

– Как же! – оживилась гостья. – Он там один! Ну, вы понимаете? Летом-то я приезжаю. Уж раз в неделю – точно. Оставляю корм и воду. Открытое окно, чтобы мой Принц… ну, туда-сюда. В общем, чтоб на свободе мог погулять! А в зиму, – она задумалась и снова вздохнула, – командировки. И много! Мотаюсь, как бобик.

– Ааа! – понимающе кивнула Евгения Сергеевна. – То есть вы меня нанимаете не только дом охранять. Вы меня нанимаете нянькой к коту! Так, получается? Накормить, расчесать, убрать туалет… Я права? Может, еще ногти ему остричь?

Лиза посмотрела на Евгению Сергеевну с удивлением:

– Какие ногти, вы что? Какой туалет? Да он на улицу ходит! А вот накормить – это да. А что? – Глаза ее сузились. – Это… зазорно? Ну… давайте я буду… за Принца доплачивать! – скоропалительно выдала она, прикрывая свое смущение и раздражение.

Евгения Сергеевна махнула рукой:

– Да нет, вы о чем? В работе нет ничего зазорного! Причем в любой. Только мне, Лиза… Хватает! Понимаете ли, мне достаточно. Моей пенсии вот.

И еще… – она задумалась, – я очень ценю свободу, Лиза! Вы понимаете? Очень!

– А при чем тут свобода? – удивилась гостья. – Кто вас свободы лишает? Сидите себе… Книжки почитывайте. Телевизор смотрите. Спите, гуляйте. В баню ходите! У меня, кстати, прекрасная баня! – с гордостью заметила она. Вот только… париться в ней некому. И этот холод еще… Как вы здесь, в этой… – она замолчала, подбирая слова, – халабуде, прости господи!

– А почему вы своего красавца в город не забираете? – спросила Евгения Сергеевна, решив проигнорировать вопрос о халабуде.

– Да отвык он от города… – Здесь – свобода, вольница. Шастит днями, по «бабам», наверное! – И Лиза опять улыбнулась.

К улице он привык, к воле. А что в городе? Сиди в квартире и не рыпайся. Я пробовала – орет как резаный. Хочет сюда. Мебель дерет, метит углы…

– Ну, хорошо, – твердо сказала Евгения Сергеевна. – Хорошо! Буду заходить и кормить вашего Принца! Вас это устроит? И деньги мне не нужны!

Покледина усмехнулась:

– Характер у вас… Гордыня! Ну, раз так решили… – Она встала и взяла свою сумку. – Тогда извините! Пошла я.

У двери она обернулась:

– Если вдруг передумаете… Вот мой телефон.

И не оглядываясь, она пошла по дорожке, ведущей к калитке.

Евгения Сергеевна смотрела ей вслед.

Походка у Поклединой была тяжелая, резкая. Рубленая. Мужская походка.

Стукнула калитка, взревел мотор черного джипа, и машина рванула с места, оставляя шлейф бензинового запаха и облако белого дыма.

В семь часов, после работы, как фугас, ворвалась Раиса и прямо с порога стала орать.

Чихвостила Евгению Сергеевну на чем свет стоит:

– Дура! Гордячка! Фасонишь? Чего упираешься? В наше время не до гордости, милая! Сдохнешь здесь в зиму! Замерзнешь! И сука твоя околеет! Никаких дров не хватит прогреть твою халабуду! Ты мне поверь, житель я деревенский! А вода? Воду отключат через неделю, и что тогда? На колонку будешь ходить? Так скрутит, что и не выпрямишься! Вы ж у нас нежные, городские! Неприспособленные! Ты, Жень, не мудри! Зовут – беги! Только денег с нее стребуй! Она просто так не даст: биз-несь-мен! Деньги считает! А ты попроси! Десятку, не меньше! И посчитай: десять тыщ ее, плюс твоя пенсия. И ее харчи! Вот и прикинь: двадцатку отложишь! С ноября по май! Ну, посчитала? Вот-вот! Кучу денег соберешь! И – гуляй по весне! И новый забор, и… – Раиса замолчала, прикидывая.

– А что ты, Рая, не идешь в сторожа? – спросила Евгения Сергеевна. – Раз так сладко?

– А не берут! – усмехнулась Раиса. – Во-первых, ей собака нужна. Для устрашения. А во-вторых, – Рая вздохнула, – говорит, будут мои алкаши сюда шастать, шарить глазами. Напьются и дом ее спалят, – и Раиса вздохнула. – Я хоть и клялась, что своих не пущу… Не верит.

– Ну да, – кивнула хозяйка, – вы ей не подходите. Ей нужен сторож непьющий. Тихий, одинокий, приличный и образованный – переводчик с французского, никак не иначе! И не приедет ко мне никто – родни-то нет! Ни пьющей, ни непьющей…

А чем она занимается, эта Лиза? – спросила Евгения Сергеевна.

Раиса пожала плечами:

– Торгует. Магазин у нее. Или два – точно не знаю. Тряпки и шубы. В девяностые начинала челночить. Сама. Потом раскрутилась. Ездит теперь за товаром. Греция, Турция, Корея и Польша. Дочь живет далеко, а где именно – не знаю, не говорит. Был муж – объелся груш. Поддавал и ни хрена не делал. Жил на ее деньги и шлялся по бабам. А она пахала. Ну и выгнала дурака – надоело кормить.

Раиса выпила чаю, потрепалась еще с полчаса и нехотя потащилась домой – проверить что да как. На сердце постоянная тревога: как там они, эти сволочи?

В ноябре ударили холода. Ударили резко: по ночам было за десять мороза. К утру печка остывала. Тепло быстро уходило через щели в старых рамах. Евгения Сергеевна затыкала их тряпками, под двери клала свернутые старые куртки. Но к утру все равно становилось очень холодно.

Спала под двумя тяжелыми ватными одеялами. Они давили так, что не повернуться. Собака спала на кресле, свернувшись калачиком. Хозяйка укрывала ее отцовским старым драповым пальто.