Женщины, которые любили Есенина

О том, чтобы создать семью, не могло быть и речи. Крэг не ощущал себя в ответе за судьбу своей дочери. А Айседора по-прежнему отрицала брачные узы. «Я была против брака всем моим существом. Я верила тогда и верю сейчас, — писала она в книге мемуаров «Моя жизнь», — это глупый и порабощающий обычай, — ведущий — особенно в среде художников — к разводам, к абсурдным и вульгарным судебным разбирательствам».

О Крэге и Дункан можно было бы сказать, что они созданы друг для друга, и тем не менее их любовь приводила к жестоким ссорам и долгим разлукам. Айседора без устали металась по Европе, зарабатывая, но и тратя напропалую деньги, а Крэг был поглощен своей идеей создать новый театр.

Они дарили друг другу вдохновение, муки и бесконечную любовь, они действительно не могли жить вместе, но и не могли жить порознь.

Крэг, выдающийся режиссер, подлинный художник, оставил впечатляющую запись о танце Айседоры Дункан:

«Я никогда не забуду, когда я в первый раз увидел, как она выходит на пустую сцену, чтобы танцевать. Это было в 1904 году.

Она вышла из-за кулис, которые были не выше, чем она сама, прошла к пианисту, сидевшему за огромным роялем спиной к залу. Он только что закончил играть короткую прелюдию Шопена. Она остановилась у рояля, прислушиваясь к последним звукам. Она стояла неподвижно. Можно было сосчитать до пяти, даже до восьми, потом снова зазвучал Шопен, вторая прелюдия или этюд, звуки лились негромко, а она все стояла. Потом она сделала шаг назад и в сторону, опять зазвучала музыка, и она начала двигаться. Просто двигаться — без пируэтов или каких-то других фигур, которые мы ожидали увидеть и без которых не обошлись бы Тальони или Фанни Эйслер. Она разговаривала с нами на своем собственном языке — понимаете? На своем собственном языке — вы уловили? — не повторяя ни одного из мастеров балета. Она двигалась так, как никто другой до нее не двигался. Танец кончился, и она опять замерла. Она не кланялась, не улыбалась — ничего похожего!

Откуда мы знаем, что она говорила с нами на своем собственном языке? Мы это понимали, потому что видели, как плавно движется ее голова, ее руки, как ступают ее ноги, как движется вся она. Мы могли сказать одно: она отдавала воздуху то, что мы жаждали услышать, и теперь мы это слышали, и это вызывало у нас необычайный восторг, а я… я сидел неподвижно, лишившись дара речи».

Весной 1909 года Айседора Дункан встретила миллионера Париса Зингера. Она стала жить на его роскошной яхте, перестала носить короткие туники и перешла на роскошные туалеты.

10 мая 1910 года она родила Парису Зингеру сына, однако по-прежнему отказывалась выйти за него замуж. Менее чем через три года в жизни Айседоры Дункан произошла страшная трагедия — в результате автомобильной аварии ее дети погибли — машина упала в Сену и дети утонули.

Последствия трагедии были для Айседоры ужасны. Как свидетельствует ее приятельница Мэйбл Додж, «она стала все дальше и дальше отходить от реальности — или от того, что большинство людей считают реальностью. В своей книге она называет это судьбой — черной судьбой, но судьба это была или нет, ее разум сдвинулся… Это была пытка, что бы она ни делала — спала ли, или что-нибудь еще, — лучшими часами ее жизни остались часы работы, танца, хотя она изо всех сил старалась быть счастливой. Любовники — любовники и вино — ничто не могло утолить эту жажду, этот голод».

Но Дункан и не скрывает своего отношения к любовным удовольствиям:

«Я особенно отвергаю мнение многих женщин, что после сорока достойная жизнь исключает занятия любовью. Какая это ошибка!»

В другом месте своих воспоминаний она еще более откровенна:

«Какая глупость вечно петь только о любви, связанной с весной. Краски осени гораздо богаче, разнообразнее, и радость, приносимая осенью, в тысячу раз мощнее, ужаснее, прекраснее… Когда-то я была застенчивой девушкой, потом агрессивной вакханкой, а теперь я обволакиваю своего любовника, как море накрывает смелого пловца, поглощает, затягивает в водоворот, окутывает волнами облака и огня».

Незадолго до конца своей жизни Айседора уже довольно спокойно констатировала:

«Часто, когда люди спрашивают меня о моей морали, я отвечаю, что считаю себя исключительно моральной личностью, потому что во всех моих отношениях с мужчинами я делала только такие движения, которые мне казались прекрасными…

Люди спрашивают меня, считаю ли я занятия любовью искусством, и я отвечаю, что не только к любви, но и ко всякой стороне жизни нужно относиться как к искусству. Мы уже вышли из примитивного дикарства, и все проявления нашей жизни должны формироваться через культуру и перевоплощение интуиции и инстинкта в искусство».

Вот с таким эмоциональным и физическим багажом летом 1921 года Айседора Дункан приехала в Москву.