Женщины, которые меня… научили готовить

Когда старший из Керимовых, умница Нияз, уехал в Ленинград и поступил там в Финансово-экономический институт, вся семья да и весь двор ходили счастливыми – сын выбился в люди. Однако, после первого семестра Нияз вернулся на каникулы не один, а с невестой – русской белокурой девушкой. Вся семья была в шоке и пыталась образумить сына, но Нияз оставался непреклонен, и через два дня уехал назад в Ленинград, сказав, что выбирает невесту, а не семью. Панах-киши[2] ходил черный от горя. Пири была в трауре. Она часами сидела у нас дома и причитая, рассказывала: к девочке из Ленинграда нет претензий, но в Шеки, их родовом гнезде, уже давно растет невеста для Нияза, и отказаться от свадьбы нет никакой возможности. Только смерть могла разорвать этот союз. Почти месяц шли долгие переговоры, в результате которых, ко всеобщему удовлетворению, Нияз перевелся в бакинский Нархоз[3], а шекинская невеста его благополучно доросла до замужества. Все каноны были соблюдены. На свадьбу был приглашен весь двор и жители соседних домов – человек двести, шатер поставили прямо во дворе.

Пири любила соседей.

Пири была мусульманкой до мозга и костей. Дома у нее царил идеальный порядок, ежедневно она выбивала (именно выбивала) десяток ковров, и стирала невероятное количество белья. Но ковры она вытряхивала прямо с балкона (чем и вызывала поначалу ненависть нашей мамы), а пустые пачки из-под порошка «Лоск» летели на головы играющих под окнами детей практически ежедневно.

Пири любила соседей.

Однажды Пири заболела. По совету мамы она обратилась к нашей знакомой, хирургу из больницы им. Семашко. И та, предупредив Пири о высоком риске надвигающегося инсульта в связи с избыточным весом, прописала ей… бег трусцой. Ей, потомку шаха, продолжательнице рода Челеби, стодвадцатикилограммовой азербайджанке. И что вы думаете? Ежедневно, она вставала в четыре утра и под покровом темноты бегала, вернее, быстро ходила по нашему школьному стадиону, надев под традиционное платье спортивный костюм с надписью «Динамо».

Но Пири не только лечилась, она еще и лечила. Весь двор знал, что такое тонзиллит. И что удаление миндалин – не самое страшное испытание. Ведь по легенде, после этого врачи давали есть мороженое без ограничения (хотя, вспоминая бакинские детские больницы, верится в это с трудом). А вот попасть, не дай Аллах, с тонзиллитом в руки Пири – вот это было действительно страшно. Дело в том, что она обладала секретными знаниями и большими пальцами рук, смазанными предварительно бекмязом[4] которые вставляла в рот ребенку и – о чудо, – выдавливала миндалины! Все дети во дворе с ужасом смотрели на гигантские пальцы Пири и молили Всевышнего, чтобы миндалины воспалились в тот момент, когда Пири не было в городе. Потому что отказать соседям она не могла.

Пири любила соседей.

Раз в месяц, обычно в субботу в шесть утра, в дверь нашей квартиры звонили. Родители покорно шли открывать, зная, что их ждет на лестничной клетке. Там стояла Пири, которая по просьбе мужа, хозяина дома Панаха, уважительно приглашала моего отца, офицера военно-морского флота, подняться к ним на традиционный хаш, который всю ночь готовил Панах. Пири к приготовлению хаша не допускалась. Потому что хаш не терпит женских рук… Отец, за всё время, которое я помню, не принял приглашение ни разу. И каждый раз, через пятнадцать минут, Пири звонила в дверь вновь и передавала отцу литровую тарелку настоящего шекинского хаша. Пири доверялось только донести хаш до квартиры. Каждую субботу. На протяжении пятнадцати лет.

Пири любила соседей.

В 1985 году семью Керимовых постигла страшная утрата – во время драки возле арменикендского базара случайной пулей из обреза был убит младший сын Пири, добряк Камал. Шестнадцатилетний мальчишка с друзьями оказался не в том месте и не в то время, – они пошли покупать сигареты «Мальборо», которые традиционно продавали армянские карлики на базаре. Две армянские банды не поделили что-то, и весь наш двор целую неделю ходил в трауре. А Пири не сняла черные одежды ни через год, ни через пять. Она безутешно горевала всю оставшуюся жизнь. Пири любила каждого из своих детей, но Камал, младший, так и остался младшим. И вся любовь Пири после его смерти досталась нам – маленьким жителям нашего двора.

Пири любила соседей.

В 1988 году наш двор захлестнули народные волнения. Толпы обезумевших еразов[5] врывались в блоки, в которых висели таблички с указанием фамилий всех жильцов, выискивали среди них армянские семьи и выбрасывали их из квартир. Двор мгновенно превратился в поле боя. Никто не мог противостоять новой силе, сметающей всё на своем пути. Никто не мог. А Керимовым смогли. Пири смогла. Она неделю скрывала под кроватью армянскую семью Бабаян в количестве пяти человек, а своих детей поселила в их квартиру, чтобы не дать возможность разграбить и сжечь нехитрый скарб. И скрывала их, пока не заказала им машину за свои деньги и не отправила несчастных Бабаянов в Армению.