Женщины, которые вдохновляли

Чем дальше, тем больше я падаю в собственном мнении, и когда все увидят меня таким, каким я вижу себя, дело мое будет кончено».

Поэт пережил свою последнюю любовь на девять лет.

Узнав о смерти Тютчева, Тургенев писал Фету из Буживаля: «Милый, умный, как день умный Федор Иванович, прости — прощай!»

Смертельный полонез Фредерика Шопена

19 октября 1849 года в парижской церкви Святой Мадлены было многолюдно. Поражало количество музыкантов и других представителей богемы и света. Впрочем, чего удивительного! В тот день Париж прощался с великим Шопеном.

В торжественных похоронах приняли участие лучшие артисты столицы мира. Был исполнен «Реквием» Моцарта, в котором пели Полина Виардо и Лаблаш.

Был оркестрован и исполнен похоронный марш Шопена, а один из видных французских органистов проникновенно сыграл лучшие прелюдии Шопена.

На кладбище Пер-Лашез композитора похоронили между могилами Керубини и Беллини. В могилу Шопена высыпали горсть польской земли.

Давно отзвучали звуки похоронного марша, но многотысячная толпа не расходилась от засыпанной цветами могилы.

Женщины плакали, и никто не хотел верить, что никогда больше спавший вечным сном великий музыкант не сядет к фортепьяно и чарующие звуки его волшебной музыки не наполнят душу светлой грустью и любовью.

Однако среди огромной толпы не было той единственной женщины, которая до последних минут владела сердцем великого музыканта. Той, о которой за несколько дней до смерти он сказал своему приятелю Франшому:

— Она говорила, что я умру у нее на руках, но она обманула меня…

Как и многие подобные романы, эта трагическая история тоже начиналась красиво.

Шопену было чуть больше двадцати, когда в 1831 году он покинул Варшаву ради столицы искусств.

Парижскую публику сразу покорили его полонезы, вальсы и мазурки, сохранявшие традиционную танцевальную форму и наполненные тончайшей поэзией и драматизмом.

Фредерик был прекрасным пианистом и поражал слушателей не только техническим совершенством, но и глубиной и искренностью исполнения.

Шопен и внешне соответствовал своей музыке. Он был среднего роста и хрупкого телосложения, и все его движения отличались грациозностью.

Его синие глаза поражали своей одухотворённостью, а в мягкой и тонкой улыбке крылась едва заметная ирония. Нежный цвет красивого лица, светлые шелковистые волосы и выразительно изогнутый нос привлекали к нему внимание всех, кто видел его.

Сын матери-польки и отца-француза, Шопен не был аристократом. Однако он держался с таким благородством и достоинством, что с ним невольно обращались как с князем.

Это был символ врождённого изящества и мужского целомудрия.

Может быть, именно поэтому он не любил большие аудитории всегда предпочитал играть для избранных.

Несмотря на невинную внешность, у него сложилась репутация сердцееда, перед которым не могли устоять самые прекрасные женщины.

Его сила была в изяществе, легкости, блестящем остроумии, не говоря уже о самом главном — музыке, которой заслушивались и восхищались.

Романтическая внешность Шопена притягивала к нему женщин не меньше, чем его музыка. Однако женщины его привлекали не всегда с точки зрения секса.

Более того, в ранней молодости Шопен ощущал неодолимое влечение к своему другу Титусу Войцеховскому. Он забрасывал его любовными записками и любил целовать его в губы. С девушками он вел себя значительно сдержаннее.

Одно время он был влюблен в Констанцию Гладковскую, с которой учился музыке, но так и не сказал ей о своих чувствах. Только много лет спустя женщина с удивлением узнала о том, как много она когда-то значила для Шопена.

Соблазны Парижа не привлекли Шопена. Он перенес легкое венерическое заболевание, и это приключение отбило у него охоту к легкому флирту.

Более того, Шопен всегда мечтал иметь свою семью. В 1836 году он сделал предложение Марии Водзинской, хорошенькой и музыкально одаренной дочери польского графа.

Она была согласна, однако ее родители были обеспокоены плохим здоровьем музыканта. Через некоторое время Шопен перестал получать от Марии письма и отбросил все мысли о женитьбе.

А потом наступил тот самый октябрьский вечер 1836 года. Целый день шел дождь, и на душе Шопена было тоскливо. Дождь всегда навевал на него тоску.

К вечеру ему стало совсем плохо. Бороться с хандрой в одиночку становилось все труднее, и он начал подумывать о том, что хорошо бы куда-нибудь пойти и развеяться.

На его счастье, в девятом часу к нему зашел Франшом. Обдав приятеля запахом дождя и крепкого табака, он сказал:

— Сегодня у графини д'Агу званый вечер. Пойдешь?

Обрадованный Шопен кивнул и быстро оделся. Приятели взяли карету и отправились по хорошо известному адресу. Всю дорогу Шопен молчал, но было в его лице нечто такое, что приятель спросил:

— Что с тобой, Фредерик? У тебя такое лицо, словно ты сейчас играешь долго не дававшуюся тебе мелодию!

— Не знаю, — пожал плечами Шопен. — Может быть, — после небольшой паузы сказал он, — это только предчувствие этой самой мелодии…