Женщины-маньяки

Мария нахмурилась, упрямо поджала губы, ее приятное личико напряглось, она сделала паузу, подумала, а затем твердо вымолвила: "Ваше преосвещенство, милостивший епископ, что касается последнеговашего пожелания, то я прошу, чтобы вы сами ответили на сей вопрос".

Епископ Ридли: "Ваша светлость, в соответствии с моим служением и призванием я обязан проповедовать перед Вами".

Мария: "Отлично, тогда я прошу, чтобы Вы сами ответили на свой вопрос, ибо вы знаете, святейший отец, мой ответ. Но если Вы, доктор Ридли твердо настаиваете на своем богоугодном желании, то я отвечу на ваш вопрос. Дверь в приходской церкви, находящейся по соседству с нашим домом, будет открыта для Вас, Ваше преосвященство, если Вы придете и будите проповедовать там, то знайте, что ни я, ни мои люди не придут на сию проповедь".

Епископ Ридли (настойчиво): "Принцесса, я верю, что вы не отвергнете Божьего Слова".

Мария (ледяным голосом): "Я не знаю, что Вы сейчас называете Божьим Словом, доктор, но это не Божье Слово. Божье Слово было только во дни правления моего отца — Генриха".

Епископ Ридли (назидательно и насмешлмво): "Божье Слово было, есть, и будет одно на все века и на во все времена, и в пору правильных истинных священнослужителей, а значит людей правильной веры Слово Божье намного лучше понимают прихожане и его легче проповедовать. Оттого что оно истинно, но не дял вашей веры, Ваша светлость".

Мария (презрительно улыбнувшись): "В дни моего отца Вы бы, Ваше преосвященство, не отважились на столь откровнную дерзость: выдавать за истину то, что Вы сейчас называете Божьим Словом. А что касается Ваших новых богословных книг, то я благодарю Всевышнего, что никогда не читала ни одну из них и никогда не буду читать".

После такой достойной отповеди доктор Николас Ридли "завелся". Он наговорил много оскорбительных слов о католической вере, намекнул о неких заблудших овцах не желаюших принять истинную веру, о бесцельном упрямстве, о гиене огненной, о смертных грехах, о правительстве Англии и о законах.

Леди Мария, выслушав порицание, решила закончить беседу достойно, произнеся такие слова: "Ваше преосвящество, я благодарю Вас за то, что Вы приняли весьма правильное решение прийти и лицезреть меня, вашу принцессу. Но за Ваше предложение проповедовать передо мною, зная мою преданность к вере моей матери Екатерины Аргонской, я благодарить не стану".

Мария была пракимчески унижена. Какой-то епископ дрезнул учить ее уму-разуму. Но она терпеливо это снесла: сила в тот момент была не на ее стороне. И она не могла ответить адекватно. Лишь своей холодной сдержанностью и волей. Причем она была в этой ситуации всего лишь слабая и беззащитная женщина, дама, который норовил обидеть наглый мужчина. Не считаясь, что она дочь короля. И все-таки неистовую католичку было трудно сломить морально даже таким монстирам как Ридли или Кранмер. Да она страдала за свою веру, но не никогда падала духом. Она иступленно верила в то что ее конфессия, в конце концов, окажется сильнее протестанской конфессии.

Мария поклялась отомстить Ридли за все ее моральные унижения, в том случае если станет королевой Англии. И когда Эдвард VI умер, и леди Мария стала королевой Англии, епископ Ридли оказался одним из тех, кого она запланировала самым первым изжить со света. Но перед тем как это сделать, Кровавая Мария, как вам известно, из начала этой главы, казнила леди Джейн Грей и ее мужа, лорда Гилфорда Дадли и тестя ее — Джона Дадли.

Затем она взялась за Ридли и Латимера. Их арестовали, а королева приказала их казнить.

Вечером перед казнью (это было 16 октября 1555 года) Лондонский епископ обратился к жене хозяина квартиры, где он содержался под усиленной охраной:

"Несмотря на то, что мой завтрак утром будет немного резкий и болезненный, я убежден, что мой ужин вечером будет самым приятным и сладостным".

Казнь проходила напротив Балиолского Колледжа в северной части Оксфорда.

Николас Ридли, сохраняя завидное хладнокровие и спокойствие, приоделся в последний путь по последней моде. Священнослужитель готовился побеседовать с Богом на небесах. На нем была отделанная черным мехом черная епископская мантия, бархатный шарф, отделанный мехом, на голове бархатная ночная шапочка, тоже черная, а сверху нее — квадратный черный берет, правда на ногах — заношенные тапочки. Но также черные. Трурный цвет очень шел Его преосвященству. Создавалось впечатление, будто он вышел на веченюю прогулку и скоро вернется в дом поужинать выпить чашачку дымящегося крепкого чая и почитать на ночь библию Кранмера.

Его друг Гуг Латимер был одет намного скромнее: поношенный грубый шерстяной фрак, шапка на завязках, задрипаный платок на голове, длинная накидка, которая доходила ему до самых пят. Каждый из осужденных думал видимо только об одном: почему мы не приложили достаточных усилий, чтобы уничтожить эту неистовую католичку Мери. Даже можно было объединиться вдвоем, троем, не пожалеть золота и нанять убийц и те бы заколоть ее в ее покоях. Но им всем было жалко своих богатств, награбленных при короле Эдуарде.