Женщины-масонки

– Понятия не имею: барыня тут же велела мне выйти из комнаты.

– Дуреха! В твоем-то возрасте ты еще не научилась подслушивать у замочной скважины?

– Ваше сиятельство! Я – честная девушка!

Граф пожал плечами и снова взглянул на печать, стоявшую на конверте, который он не выпускал из рук.

– «Все за одну, одна за всех!» – задумчиво повторил он.– Что бы это могло означать?

Звук колокольчика, раздавшийся в спальне Пандоры, прервал его размышления.

– Это звонит барыня,– заявила маленькая служанка.

– Подожди немного,– сказал граф, открывая свой кошелек.

– Что вам угодно?

– Я хочу вознаградить тебя за твою честность.

С этими словами он сунул ей в руку луидор.

Раздался второй звонок, более повелительный, нежели первый.

– Ах, Боже мой! – порываясь бежать, воскликнула Фанни.

– Это еще не все,– продолжал граф, показывая ей вторую золотую монету.

– Что еще? – мгновенно остановившись, спросила она.

– Ты получишь эту монету, если…

– Говорите скорее, а то барыня будет сердиться!

– …Если сможешь достать письмо, которое было в этом самом конверте.

– Ого!

Третий звонок заглушил восклицание Фанни. Фанни бросилась к дверям спальни в то время, как граф спокойно положил конверт в карман.

Но Фанни оказалась недостаточно проворной, ибо дверь с грохотом распахнулась, и появилась Пандора.

Только три или четыре художника во всей Франции, да и то с трудом, могли бы изобразить впечатление, которое производило это прекрасное лицо, искаженное яростью. Писатель же вынужден отказаться от этой непосильной задачи: существительные недостаточно сильны, чтобы изобразить бурю, прилагательные недостаточно ярки, чтобы живописать молнию.

Пандора была в кружевном пеньюаре; ее белокурые волосы, зачесанные кверху у висков, придавали ей вид юной царицы.

Она не заметила графа; она видела только Фанни.

– Что ты здесь делаешь? – наступая на Фанни, спросила она.– Уж не смеешься ли ты, часом, надо мной?

– Нет, сударыня,– пролепетала субретка,– извините меня, это…

– Что – «это»?

– Это его сиятельство граф д'Энгранд; это он задержал меня.

Тут взгляд Пандоры упал на графа, который для вида жевал пастилки, изготавливаемые в Виши.

Но эта смиренная поза не умерила ее гнева.

– Ты прекрасно знаешь, что графу здесь делать нечего,– продолжала она.– Ты у него на службе или у меня? Если ты не желаешь у меня служить, так и скажи; нечего ждать, чтобы я сама тебя выгнала!

– Барыня, не желаете ли позавтракать? – робко осведомилась Фанни.

– Мне не нужен завтрак,– осматриваясь по сторонам, заявила Пандора.– Мне нужен…

– Что вам нужно, барыня?

– Мне нужен конверт, в котором было то письмо, что я сейчас получила!

Его сиятельство граф д'Энгранд и Фанни обменялись быстрым взглядом.

– Конверт? – в замешательстве переспросила горничная.

– Да, да, конверт! Ты что, по-французски не понимаешь?

– Конечно, понимаю, барыня,– отвечала Фанни,– да только я вот сию секундочку взяла разные бумажки, чтобы разжечь огонь!

– Так я и знала!– топнув ногой, вскричала Пандора.– По крайней мере, ты точно знаешь, что сожгла этот конверт?

– О да, барыня, это тот конверт, на котором…

– Ладно, оставим это! – сухо произнесла Пандора и повернулась к ней спиной.

Она вернулась к себе в спальню.

– Так как же, граф? – закричала она оттуда.– Вы сегодня не хотите пожелать мне доброго утра?

Граф д'Энгранд с молниеносной быстротой влетел в спальню.

Как во всех комнатах такого рода, как у всех женщин, подобных Пандоре, здесь были тысячи предметов роскоши, которые продают по сниженным ценам и которые, как и смешение всех стилей, свидетельствуют о плохом и нетребовательном вкусе: бронзовые настольные часы, дешевые драпировки, резные средневековые стулья и экран стиля рококо, покрытый лаком столик, современные картины, на которых изображаются вечные нимфы, лежащие на траве,– последователи Диаса[34] так на этих нимфах и застряли,– две этажерки, сплошь заставленные безделушками: раковинами, птичками на проволочках, корабликами из слоновой кости, швейцарскими игрушками, флаконами, фигурками из пробковой коры, японскими идолами, позолоченными чашками, фарфоровыми пастушками, туфельками фей, микроспическими корзиночками и обнаженными гипсовыми фигурками, вылепленными под Прадье[35].

Стоявшая у камина жардиньерка всегда была полна цветов; каких – это зависело от времени года.

Когда граф д'Энгранд вошел в спальню, Пандора протянула ему руку.

– Дорогое мое дитя,– сказал он, запечатлев на этой руке поцелуй,– один раз в жизни я присутствовал при вставании господина де Талейрана… Иными словами, я хочу вам сказать, что тогда я был очень молод,– поспешил он прибавить.– Так вот, даю вам слово, что даже великий дипломат не произвел на меня такого впечатления, как вы. Откровенно говоря, вы сейчас были восхитительны!

– Ну, что ж, крикните «браво!», и не будем больше говорить об этом.

Она подошла к столу, взяла какое-то письмо и с задумчивым видом принялась его перечитывать, не обращая на графа ни малейшего внимания.

«Должно быть, то самое»,– подумал он.

Перечитав письмо, Пандора заперла его в одном из ящиков своего секретера.