Женщины-масонки

Быть может, никогда влияние женщин не было столь значительным, сколь именно в ту эпоху; именно они направляли два противоположных движения – движение издыхающего феодального строя и движение утверждающейся монархии. Из упомянутых групп не было ни единой, во главе которой не стояла бы одна из таких женщин, доблестных или блестящих, женщин, имена которых стали историческими, порой благодаря их горячности, порой благодаря их красоте, порой – их явным промахам, порой – их неустрашимости и добродетелям. Состояние духа, или, вернее, состояние умов, способствовало в то время укреплению этого владычества женщин; вошедшая в моду испанская литература принесла нам героизм во имя любви, рыцарскую обходительность с женщиной. Эти качества у нас нашли отражение в пьесах Корнеля и романах госпожи де Лафайет. Неслыханный успех «Астреи»[56], успех, достигший такой степени, что серьезнейшие законоведы, прелаты, все эти Юэ[57] и Патрю[58], наслаждались ею открыто, способствовал превращению женщины в некое непорочное создание, склониться перед которым не стыдно никому. В ту пору ни один человек не краснел, употребляя такие пышные слова, как «обожание», «муки любви», «раб любви», «божественная красота», «прекрасные глаза», «владычица души моей». «Смерть от любви» представлялась не только вполне естественной, но именно такой, какой и должна быть смерть. Тюренн «вздыхал» по госпоже де Лонгвиль, Конде – по прекрасной мадемуазель де Вижан, Немур – по госпоже де Монбазон, Ретц – по госпоже де Шеврез, и все мужчины – по мадемуазель де Рамбулье; Карл II, король Английский, упал к ногам мадемуазель де Монпансье и получил от нее следующий, истинно римский приказ:

– Идите и либо сложите голову, либо возложите на нее корону![59]

Что же удивительного в том, что женщины приняли всерьез свою, выражаясь фигурально, роль богинь и цариц, что они пытались во благо использовать свою власть, столь щедро им предоставленную? Так как мужчины, даже самые отважные, преклоняли перед ними колени, они неизбежно становились владычицами и повелительницами. Госпожа де Лонгвиль, стоя у окна, наблюдала за схваткой Гиза и Колиньи и хладнокровно смотрела на обезоруженного и смертельно раненного поборника ее добродетели и красоты. Некоторые женщины, такие, как, например, мадемуазель де Вертю и мадемуазель Поле, гордо предпочитали свободу супружеским обязанностям. Сама Мадемуазель, внучка Генриха IV и племянница Людовика XIII[60], пошла еще дальше: она возвела безбрачие в принцип и со всей серьезностью составила план общества «без любви и без брака» – некое подобие Телемского аббатства наизнанку[61], где вздыхатели будут вздыхать без надежды на успех. Госпожа де Моттвиль, ее наперсница, которая в этих обстоятельствах играла роль какого-то поддельного послушника, оставила нам по поводу этого плана кое-какие разъяснения, свидетельствующие о твердо принятом решении.

Это общество, состоявшее тем не менее не только из женщин, но и из мужчин, должно было расположиться в каком-нибудь «прелестном местечке» на берегу Луары или Сены. По соседству должен был быть основан монастырь, чтобы там можно было заниматься делами милосердия и поддерживать дух высокого религиозного аскетизма. Ухаживание, даже самое деликатное, изгонялось; единственным дозволенным наслаждением мужчин и женщин была приятная беседа.

«Мужчинам давал власть над нами брак,– говорила Мадемуазель,– и нас называли слабым полом именно благодаря этой зависимости, этому подчинению; часто это случалось против нашей воли, по семейным соображениям, жертвой которых становились мы. Избавимся же от рабства; пусть будет у нас уголок, где мы, женщины, станем хозяйками своей судьбы и где мы освободимся от тех недостатков, которые нам приписывают; прославимся в веках тем, что придем к той жизни, которая дарует нам вечность!»

Где же был тот берег, что это было за чудесное место, которое выбрала Мадемуазель? Не представляется ли возможным, что маленькая колония, испугавшись публичного скандала, испугавшись, что станет мишенью для насмешек, испугавшись, быть может, и того, что разгневается королева, удовольствовалась безвестным существованием в тени Сен-Жермена? Что же касается самого устройства этого общества, то в этом не может быть ни малейших сомнений: нам известно, что Мадемуазель явилась на помощь Орлеану с целым штабом, состоявшим из женщин ее двора.