Женщины на российском престоле

Этой пешкой – будущим ферзем – должна была стать старшая дочь светлейшего пятнадцатилетняя Маша. Меншиков решил устроить ее «супружественное дело» с великим князем Петром. Есть свидетельства того, что мысль эту Александру Даниловичу внушил австрийский посланник в Петербурге граф Рабутин. Его слово много значило для Меншикова – ведь Петр Алексеевич приходился австрийской императрице Елизавете племянником. Поддержка Австрии в этом вопросе была чрезвычайно важна для светлейшего. Впрочем, Рабутин мог дать лишь толчок ходу мыслей Александра Даниловича – ведь брачные комбинации в те времена были известным приемом политической борьбы, и над ними постоянно ломали голову при всех европейских дворах. По этому проторенному пути пошел и Меншиков. Согласие императрицы на брак великого князя с Марией Александровной было получено довольно быстро, для чего Меншиков прибег к выгодному для него и Екатерины размену фигур.

Дело в том, что вдова Петра Великого даже на пороге смерти думала больше об удовольствиях и мальчиках, нежели о спасении души. И один такой мальчик ей нравился давно. Он появлялся в обществе вместе с княжной Марией Меншиковой и с весны 1726 года считался ее женихом. Это был польский аристократ граф Петр Сапега – молодой, изящный, красивый. Меншиков заметил, что императрица весьма благосклонно посматривает на него. Это и решило дело. Как-то раз Александр Данилович отправился к Екатерине и они о чем-то долго говорили. Вернувшись домой, светлейший запретил Марии видеться с женихом, а сам Сапега был взят ко двору. Мы не знаем, о чем говорили фельдмаршал и императрица. Может быть, хитрец Меншиков просил разрешить брак его младшей дочери Александры и одиннадцатилетнего великого князя. Можно представить дальнейший разговор этих людей, понимавших друг друга с полуслова. «А почему Александра, а не Марья?» – «Марья ведь обручена с Сапегой». – «Ну и что?» Данилыч согласно кивнул: «Договорились».

Собственно, о примерно таком возможном разговоре и пишет весьма осведомленный датский посланник Вестфален: «Государыня прямо отняла Сапегу у князя и сделала своим фаворитом. Это дало Меншикову право заговорить с государыней о другой приличной партии для своей дочери – с молодым царевичем. Царица была во многом обязана Меншикову – он был старый друг ее сердца». Это он представил ее – простую служанку – Петру, «затем немало содействовал решению государя признать ее супругой». Не могла же Марта отказать Алексашке!

Камень в кармане

Хитрый план Меншикова очень не понравился его товарищам по «партии». Светлейший, добиваясь брака своей дочери с будущим наследником престола, бросал на произвол судьбы тех, с кем он победил при воцарении Екатерины в 1725 году. Особенно обеспокоился граф Петр Андреевич Толстой. В руках начальника Тайной канцелярии были многие потайные нити власти, и вот одна из них задергалась и натянулась – Толстой почувствовал опасность. Приход к власти Петра II означал бы для него – неумолимого следователя и палача царевича Алексея – конец карьеры, а возможно, и жизни. Тревожились за свое будущее и другие «птенцы гнезда Петрова» – генерал Иван Бутурлин, приведший ко дворцу гвардейцев в памятную январскую ночь 1725 года, генерал-полицмейстер Петербурга Антон Девьер, обер-прокурор Сената Григорий Скорняков-Писарев. Они ясно видели, что, выдавая свою дочь за великого князя, соединяясь с «боярами», светлейший их предает.

Толстой, герцог Голштинский, его невеста цесаревна Анна Петровна и другие пытались убедить Екатерину отказать Меншикову и передать престол Елизавете. Но императрица была непреклонна, да и сам Александр Данилович не сидел сложа руки.

Он действовал, и притом очень решительно. Как-то в разговоре с французским посланником Ж.-Ж. Кампредоном он разоткровенничался: «Петр Андреевич Толстой во всех отношениях человек очень ловкий, во всяком случае, имея дело с ним, не мешает держать добрый камень в кармане, чтобы разбить ему зубы, если бы он вздумал кусаться». Но все же у Александра Даниловича руки были коротки, чтобы сразу пустить этот камень в ход. Сначала нужно было сплести прочную сеть. И светлейший сумел это сделать.

Как-то, выйдя из апартаментов Екатерины, он приказал ее именем арестовать своего шурина Девьера, который позволил себе неблаговидные высказывания в адрес светлейшего. Тотчас нарядили следственную комиссию из послушных Меншикову людей. Девьера потащили в застенки, пытали, и он выдал своих «сообщников», среди которых фигурировал и Толстой. Цель была достигнута, старый лис попался: он был арестован. Допросы начались 26 апреля 1727 года, а уже 6 мая Меншиков доложил императрице об успешном раскрытии «заговора мятежников». И в тот же день – за несколько часов до смерти – Екатерина подписала подготовленный светлейшим указ о лишении «заговорщиков» чинов, званий, имущества, наказании их кнутом и ссылке в дальние края.