Женщины на российском престоле

И тут произошло неожиданное: верховники позвали секретаря и стали, теснясь вокруг его стола и перебивая друг друга, диктовать кондиции. Бедный чиновник оторопел от этого лихорадочного, уже ничем не прикрытого хищного порыва кучки властолюбивых стариков. Он не знал, кого слушать. Тогда черновик вырвали у него из рук. За стол сел сначала один, потом другой вельможа. Не прошло и часа, как кондиции были готовы. Они запрещали императрице без разрешения Верховного тайного совета вести войны, назначать налоги, расходовать казенные средства, жаловать кого-либо деревнями, чинами, командовать гвардией и армией. «А буде чего по сему обещанию не исполню, – заканчивался документ, – то лишена буду короны Российской».

Вечером 19 января в Курляндию поспешно выехали князь Василий Лукич Долгорукий и князь Михаил Михайлович Голицын – младший брат Дмитрия Михайловича. Они везли Анне Иоанновне кондиции.

«В Москву! В Москву!»

А что же наша героиня? Вечером 18 января 1730 года тридцатисемилетняя герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, как обычно, отправилась почивать. А наутро она проснулась российской императрицей, повелительницей одной из самых могущественных держав мира. Но в то утро, и в следующее, и еще несколько дней и ночей она не знала своей свершившейся судьбы: слишком далека была от Москвы заснеженная, тихая Митава – столица маленького немецкого герцогства Курляндии, что располагалось на территории современной Латвии.

И только через неделю, 25 января вечером, в Митаву прибыла делегация Верховного тайного совета, чтобы звать Анну на царство. Она сразу же приняла посланников Москвы. Князь Василий Лукич объявил герцогине, вышедшей к ним в скромную приемную залу, о смерти Петра II и об избрании ее императрицей. Конечно, если она подпишет кондиции. Анна Иоанновна «изволила печалиться о преставлении Его Величества, – писал в своем донесении в Москву князь Василий Лукич, – а потом велела те кондиции пред собой прочесть и, выслушав, изволила их подписать своею рукою так: "По сему обещаю все без всякого изъятия содержать. Анна"».

Письмо Долгорукого – чисто деловое и не отражает психологической картины происшедшего. Я не думаю, что князь Василий – опытный дипломат, хорошо знавший герцогиню по прежним встречам, – особенно волновался. Дело его было верное. Он по поручению Совета диктовал условия: хочешь – подписывай кондиции и будешь императрицей, а не хочешь – курляндствуй дальше. У тебя есть еще две сестры, они-то вряд ли откажутся от императорской короны!

Не знаем мы и о переживаниях самой Анны. Но зато знаем, что у нее были целые сутки, чтобы все обдумать. То, что она услышала от Долгорукого, не было для нее новостью. Несмотря на усиленные заставы вокруг Москвы, из столицы сумел вырваться гонец с письмом графа Карла Густава Левенвольде – давнего знакомца Анны. Он-то первым и сообщил ей о произошедшем в Москве.

И тогда, и потом, став полновластной государыней, она никогда не сомневалась в своем праве на престол: царевна, дочь царя, она была рождена в законном браке от матери из древнего рода. По чистоте царской крови Анна действительно была из первейших. Недаром впоследствии она злорадно потешалась над Елизаветой – дочерью шведской портомои Екатерины – и ее многочисленной, недавно еще босоногой родней – Скавронскими и Гендриковыми. К тому же Анна хорошо помнила предсказание матушкиного юродивого Тимофея Архипыча, который ей, тогда еще девочке, напророчил корону и трон. К таинственным и темным словам всяких блаженных и юродивых суеверная Анна, как и многие ее современники, всегда жадно прислушивалась – ведь они могли заглянуть в будущее. И происшествия на кривых дорожках истории подчас неожиданно подтверждали пророчества.

Но главное все же заключалось в другом: Анна подписала бы все что угодно, лишь бы вырваться наконец из Митавы, прервать унылую череду долгих лет какой-то убогой, второсортной жизни, насладиться пусть не властью, но хотя бы почетом, достатком, покоем. Ей так хотелось выйти из Успенского собора Кремля с императорской короной на голове под звон колоколов, грохот салюта, восторженные крики толпы, еще вчера путавшей одну с другой дочерей царя Ивана. Конечно, она не могла не использовать внезапно открывшийся ей чудесный шанс. Свой отъезд из Митавы – как оказалось, уже навсегда – Анна Иоанновна назначила на 29 января.

Царевна, дочь царя

Царский поезд двинулся по заснеженным дорогам на восток, в глубь России. Князь Василий, как цербер, не отходил от императрицы и даже ехал с ней в одних санях – он боялся, как бы Анна не узнала о тайных замыслах верховников. Две недели в пути – времени достаточно, чтобы и насладиться картинами зимней природы, и испытать всевозможные дорожные неудобства, и вспомнить всю прошлую жизнь. Для этого было самое время – ведь Анна оказалась на очередном перевале своего земного пути.