К этому можно еще добавить отрывок из инструкции коменданту, которую составил в 1756 году начальник Тайной канцелярии граф Александр Шувалов. В ней предписывалось «арестанта из казармы не выпускать, когда ж для убирания в казарме всякой нечистоты кто впущен будет, тогда арестанту быть за ширмами, чтоб его видеть не могли». В 1757 году последовало уточнение: «В инструкции вашей упоминается, чтоб в крепость, хотя б генерал приехал, не впускать, еще вам присовокупляется – хотя б и фельдмаршал и подобный им, никого не впущать и объявить, что без указа Тайной канцелярии не велено».
Неизвестно, сколько бы тянулась эта несчастнейшая из несчастных жизней, если бы не произошло трагедии 1764 года.
«Пресечь пресечением жизни одного»
Ночью 4 июля 1764 года жители Шлиссельбурга вдруг услышали в крепости ожесточенную стрельбу. Там была совершена неожиданная попытка освободить секретного узника Григория. Предприятием руководил подпоручик Смоленского полка Василий Мирович. Осенью 1763 года он, служа в столице, узнал историю императора-узника. Жизненные неудачи и зависть мучили этого двадцатитрехлетнего офицера. Он хотел богатства, но на две его челобитные о возвращении некогда отписанных у его деда – сподвижника Мазепы – имений он получил отказы. Он хотел известности, но его (как он потом рассказывал) даже не пускали во дворец как унтер-офицера и выгнали из придворного театра, когда в него вошла окруженная блестящей свитой Екатерина II. Позже графу Панину на вопрос о причинах столь отчаянного поступка он прямо сказал: «Для того чтобы быть тем, чем ты стал!»
Мирович со своим приятелем Аполлоном Ушаковым разработали план операции: заступив начальником караула в крепости, Мирович вскоре получит из рук прибывшего нарочного (Ушакова) «указ» об освобождении Ивана и отвезет бывшего императора на шлюпке в столицу. Там он поднимет заранее составленными от имени Ивана манифестами, присягой и другими указами народ и солдат, займет Петропавловскую крепость, приведет к присяге полки и учреждения.
Но сообщника послали в командировку, во время которой он утонул, переправляясь через реку. Мирович начал действовать в одиночку. Почти сразу же после вступления в командование караулом крепости в ночь с 4 на 5 июля он поднял солдат в ружье по тревоге, приказал закрыть ворота крепости, арестовал коменданта и двинул свое войско на казарму, в которой сидел Иван. На окрик охраны подпоручик вместо пароля ответил: «Иду к государю!» Завязалась перестрелка. Мирович приказал притащить пушку, что и было исполнено. Это решило дело: охрана сложила оружие. «И мы, – писали в своем рапорте Власьев и Чекин, – видя [неприятеля] превосходную силу, арестанта… умертвили».
Действовали они согласно данной им инструкции, которая предусматривала и такой вариант развития событий. До нас дошли жуткие подробности убийства: Власьеву и Чекину не удалось сразу убить Ивана Антоновича. Раненный в ногу первым ударом шпаги, он отчаянно сопротивлялся, в спешке и панике его кололи куда попало, пока Власьев не нанес смертельный удар. Ворвавшийся в казарму Мирович увидел тело Ивана, приказал положить его на кровать и на ней вынести его во двор. Плача, он поцеловал покойному руку и ногу и сдался Власьеву.
Через полтора месяца бунтовщика казнили – отсекли голову. По свидетельству Державина, народ, огромной толпой облепивший Обжорный рынок – место казни и мост через ближайшую канаву, почему-то ждал, что Екатерина помилует преступника, и, «когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогнулся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились». Вечером тело сожгли вместе с эшафотом. Примкнувших к бунту солдат прогнали сквозь строй. Сам же истинный мученик российской истории был по указу Екатерины тайно похоронен «в особенном месте» в крепости. Так он и лежит где-то под нашими ногами, когда мы гуляем по двору Шлиссельбургской крепости.
История с убийством Ивана Антоновича вновь ставит извечную проблему соответствия морали и политики. Две правды – Божеская и государственная – сталкиваются здесь в неразрешимом конфликте. Получается так, что смертный грех убийства может быть оправдан, если это предусматривает инструкция, «присяжная должность», если грех этот совершается во благо государства, ради безопасности больших масс людей. Противоречие неразрешимое. Мы не можем с порога отвергать утверждение манифеста Екатерины, оправдывающее Власьева и Чекина как верных присяге офицеров, сумевших «пресечь пресечением жизни одного, к несчастью рожденного», неизбежные бесчисленные жертвы в случае удачи авантюры Мировича. Из следственного дела видно, что солдаты пошли за подпоручиком не задумываясь, власть же Екатерины в начале ее царствования была непрочна, и известие об освобождении Ивана могло бы вызвать брожение столичной гвардии.