Женщины принца Сигваля

Если только его не убьют раньше… но таких мыслей Оливия боится даже больше, чем самого Сигваля.

В спальне — кровать, стол у окна, два стула, большой сундук. Есть даже камин, но сейчас и так тепло. Немного сыро…

Свечи на столике.

Медвежья шкура на полу у кровати.

Сигваль окидывает все это взглядом, устало потягивается, снимает куртку, вешает на стул.

— Ну, что… — говорит он. — Я могу спать на полу, на этом медведе. Одну подушку только у тебя заберу. Или, если ты не слишком меня боишься, то мы не будем страдать этой херней и будем оба спать на кровати? Просто спать, ничего такого.

В животе что-то сжимается, Оливия смотрит на него.

Боится.

Даже не столько боится, сколько… это сложно объяснить. И это не смущение, не стыд… не отвращение к нему. Несмотря на то, что забыть все равно не удастся.

Но спать на полу — глупо.

Она смотрит на него…

И он улыбается, так понимающе.

Подходит к кровати, берет подушку, кидает на пол. Давая понять, что решение принято.

Потом к окну… здесь высоко и, пожалуй, не залезть. Но Сигвалю все равно что-то не нравится, он качает головой. Он высовывается туда, смотрит вверх.

Потом садится на край стола и наблюдает, как Оливия пытается стянуть сапоги. Не выходит. Все это вообще дается тяжело, она даже платье не смогла надеть, не справилась, там шнуровка сзади. Так и выходила на ужин в мужской одежде, в которой ехала сюда.

— Давай помогу, — говорит он.

И как-то очень быстро шагает вперед, опускается на одно колено перед ней. Она даже не успевает возразить, а он уже одной рукой берет сапог у пятки, другой — придерживая ногу под коленкой, легко стаскивает, без усилий.

— Вот, теперь второй.

Улыбается.

Это ведь ничего не значит? Нет? Он просто помог ей. Но от его прикосновений вдруг бешено колотится сердце и щеки вспыхивают огнем. Ей вдруг кажется, за сапогами он начнет снимать с нее все остальное.

Но Сигваль не замечает ее смущения, или делает вид, что не замечает.

Поднимается на ноги, стаскивает верхнюю рубашку через голову, отстегивает меч, кладет рядом на полу, снимает свои сапоги.

— Будем спать? — говорит он.

Задувает свечи.

И, забравшись под одеяло, едва ли не с головой, Оливия смотрит, как он ложится на полу, тихо вздыхает, потягиваясь. Потом, она больше не видит его, с ее места не видно. Слышно только его тихое ровное дыхание там…

17. Оливия, сказка на ночь

Не уснуть. Не выходит. Казалось бы, после такого дня можно упасть и уснуть сразу, но никак. Она вертится, кровать скрипит, хоть Оливия и пытается шуметь поменьше.

Сигваль тоже не спит, но лежит совсем тихо, закрыв глаза, только дыхание выдает.

И все же, он сдается первым.

— Лив, не спится? — тихо говорит он.

— Нет, — она пододвигается ближе к краю, чтобы видеть его. — Я мешаю тебе?

Он лежит на спине, подсунув одну руку под голову. И только сейчас открывает глаза, смотрит на нее.

— Совсем не мешаешь. Я тоже не сплю, да и, честно говоря, не хочу пока. А ты скучаешь по дому, или мое присутствие так смущает тебя?

Он просто лежит и смотрит на нее, снизу вверх.

Сложно сказать…

— Не знаю, — говорит Оливия. — Я скучаю… но, с другой стороны, почти рада, что уехала оттуда. Последнее время все было непросто. Я понимала, что рано или поздно мне придется выйти замуж и уехать. Не знаю… Скучаю, да. А ты… я пока не очень понимаю, чего от тебя ждать. Просто слишком много всего сразу.

— Да, — соглашается он. — Много. Когда вся жизнь резко меняется, то не до спокойного сна.

Вдруг так хочется узнать про него побольше. Разобраться в нем.

— А с тобой такое бывало? Перемены?

— Не так, как у тебя, — говорит он, — но было, да. Моменты, когда понимаешь, что по-старому уже не будет. Я… В пятнадцать лет я впервые отравился на войну, вместе с дядей. Нет, тогда война для меня была развлечением, дело не в этом. Меня и в бой-то не пускали, только посмотреть со стороны и поучиться, как это бывает. И кажется, что бессмертен, и что ничего плохого случиться не может. С кем угодно, но не со мной. Дядя рядом, а я под его защитой, — Сигваль вздыхает, замолкает ненадолго. — Но вернувшись, я узнал, что мама умерла, а сестра выходит замуж, и я, возможно, больше не увижу ее. Ты возвращаешься домой, но прежнего дома больше нет… мир вдруг так стремительно пустеет.

Он поджимает губы, какое-то время смотрит в сторону, почти неподвижно.

Оливия понимает… когда ее мать умерла, она еще долго не могла прийти в себя.

Сестра…

— Эйдис? Вы были близки с ней?

— Да. Она старше меня чуть больше, чем на год. В детстве мы всегда играли с ней, во все мальчишечьи игры, она никогда не была примерной девочкой. Могла любого парня за пояс заткнуть. Она и сейчас может. Юн шарахался от нее, Генрих ее боится, — Сигваль улыбается. — Говорят, она пошла в нашу бабку. Все всегда решала сама. Только замуж по собственному выбору выйти не удалось, ее выдали так же, как и тебя, для укрепления мира. Хотя, она говорит, что не жалеет.

— Скучаешь?

— Да, — говорит он.

— А Юн боялся?

Сигваль смеется.