Женщины прощают первыми

Снег сразу же потемнел от крови. Девушка с силой выдернула каблук из раны и повернулась к Андрею.

Но его на месте не оказалось.

Лемтюжников со всех ног мчался к машине.

– Ей, спаситель! – голос у девушки был пронзительный, как сирена. – Вы куда?

Но Лемтюжников даже не оглянулся. Разбрасывая снег, его « десятка» рванула с места. Андрей мчался по городу на предельной скорости. Ему казалось, что за ним во весь опор мчится белый « Мерседес». На его белом капоте, раскинув ноги, сидела девушка с волосами цвета ржи, смешанной с медом. В правой руке она сжимала вырванный с мясом каблук, который сверкал, как лезвие « золингеновской » бритвы.

…Доковыляв до угла, девушка остановилась. »Десятка» Лемтюжникова, расбрасывая снег, таяла в пелене снегопада. Задние фонари горели красным, как глаза кролика.

Девушка наклонилась, задрала сапог и обхватила целый каблук узкой ладонью Шпилька хрустнула живой косточкой. Девушка вприпрыжку вернулась к месту боя.

– Вставайте, трупики! – весело скомандовала она. – Рабочий день окончен!

Первым поднялся Болек. Он огляделся по сторонам и, задрав штанину, стал отлеплять от ноги прилипшие куски целлофана.

– Еще одна такая комбинация – и из меня можно будет варить клюквенный крюшон. Как вологодский крестьянин по осени, все штаны в клюкве…

Он отряхнулся от снега и глянул на дорогу. Мигнув фарами, белый « Мерседес» выскочил из-за угла.

– Наташка…Болек… Айда, я там такого « фирмача» присмотрел. Как удав, девушек глазами пожирает…– закричал водитель, приоткрыв дверцу.

Компания резво погрузилась в машину. Снег вспыхнул оранжевым, поднялся в воздух и медленно, словно нехотя, стал засыпать клюквенное пятно мелкими, игрушечными снежинками.

МАЛЕНЬКАЯ МЕСТЬ СИЛЬНЫХ ЖЕНЩИН

Ежедневно два часа он занимался на тренажерах. Это чувствовалось. Гранитные бугры мышц перекатывались под туго натянутой кожей. Пальцы Юли скользили по рельефным впадинам плеч, поглаживали сбитые в монолит полукружья груди, по мускулистому животу, пока не оказались у цели. Теперь ее от заветной мечты отделяла только тонкая полоска ткани. Подумать только – четыре года она добиралась до этой полоски.

Юля одним рывком сбросила с себя одежду. Андрей тут же завелся.

– Быстрей, быстрей! – забормотал он. – А то не успеем…

Ага, как бы не так! Юля отнюдь не собиралась торопиться. Не потому она четыре года ждала этого часа.

Юля разжала губы и пальцами пробежалась вдоль напряженного позвоночника. Андрей вздрогнул. Бутафорская шпага, прицепленная к кожаному поясу, застучала тупым концом по паркету.

– Ого! – засмеялась Юля. – И ей не терпится.

Она повернулась спиной и чуть– чуть наклонилась вперед. Теперь ей хорошо было видно себя в зеркале, занимающем половину гримерки. Да, Андрею, невзирая на его солидный любовный опыт, было от чего заводиться.

В матовой глубине старинного зеркала сливочным блеском мерцало ее обнаженное тело, высокие груди с коричневыми гвоздиками сосков мерно колыхались в такт движениям, рыжие волосы, рассыпанные по плечам, горели медью, остывающей в прозрачной воде. Да, четыре года не прошло даром.

Юля вспомнила, какой она вернулась домой. Увядающие надежды шуршали под ногою кленовыми листьями. Каждый день она дважды пересекала парк рядом с домом – ходила на работу и с работы. И только здесь давала волю слезам. Полувековые липы и тополя, наверное, за всю свою жизнь не слышали таких рыданий. Как она надеялась, что сумеет стать актрисой, уехать из этого гибнущего с наступлением сумерек города. Шекспир был тому порукой. Она бредила его строками, они перепутывались у ней в голове с обыденностью, и неизвестно, что было реальнее – вымысел или действительность!

Она приехала в тот город с гроздьями заученных монологов, они срывались с ее губ, как перезревшие каштаны, с сочным треском ударяясь об городской асфальт. Может тогда, она впервые поняла, почему каштан облачен в колючую оболочку – он боится разбиться. Пружинистые, гибкие колючки, хоть как-то облегчают его неизбежную кончину. Он умирает, оставляя миру свой голый, беззащитный плод. Может быть, каштан и был, невзирая на свое мужское имя, отражением женской сути?