Женщины Цезаря

— Тогда это просто, — сказал Цицерон, вздохнув с облегчением. — Я запру все двери, поставлю часовых в перистиле и откажусь от приема клиентов по причине болезни. И весь день просижу дома. А теперь пора действовать. — Он встал, похлопал Фульвию Нобилиор по руке. — Огромное спасибо тебе, и скажи Квинту Курию, что он заработал себе полное прощение. Но еще передай ему, что если он объявит обо всем этом в Палате послезавтра, то станет героем. Я даю ему слово, что не допущу, чтобы с ним что-нибудь случилось.

— Передам.

— Что же именно планирует Катилина на время Сатурналий?

— У них где-то спрятано много оружия. Квинт Курий не знает где. И это оружие раздадут всем сторонникам. Двенадцать пожаров должны вспыхнуть по всему городу, включая один на Капитолии, два на Палатине, два на Каринах и по одному на обоих концах Форума. Определенные люди должны войти в дома всех магистратов и убить их.

— Кроме меня, ведь я уже буду мертв.

— Да.

— Тебе лучше уйти, Фульвия, — сказал Цицерон, кивнув жене. — Варгунтей и Корнелий могут явиться сюда раньше времени, а мы не хотим, чтобы они тебя увидели. Тебя кто-нибудь сопровождал?

— Нет, — прошептала она, опять побелев от страха.

— Тогда я пошлю с тобой Тирона и еще четверых.

— Ничего себе заговор! — рявкнула Теренция, врываясь в кабинет Цицерона, как только организовала безопасность Фульвии Нобилиор.

— Дорогая моя, без тебя я уже был бы мертв.

— Сама знаю, — сказала Теренция, плюхаясь в кресло. — Я отдала распоряжения слугам. Они запрут все двери, как только вернутся Тирон и все остальные. А теперь напиши крупно, печатными буквами объявление, что ты болен и никого не принимаешь. Я прикажу приколоть его на входную дверь.

Цицерон послушно написал объявление и отдал жене, чтобы она позаботилась об организации обороны. Какой бы полководец из нее получился! Ничего не забудет, замурует все входы и выходы.

— Тебе нужно увидеться с Катулом, Крассом, Гортензием, если он вернулся с побережья, Мамерком и Цезарем, — сказала она после того, как все приготовления были закончены.

— Только не раньше вечера, — слабым голосом отозвался Цицерон. — Сначала надо убедиться, что я вне опасности.

Тирон расположился наверху, у окна, из которого была хорошо видна входная дверь. Через час после рассвета он сообщил, что Варгунтей и Корнелий наконец ушли. Несколько раз они безуспешно пытались открыть замок прочной входной двери дома Цицерона.

— Это отвратительно! — воскликнул старший консул. — Я, старший консул, заперт в своем собственном доме? Тирон, разошли людей ко всем консулярам Рима! Завтра я заставлю Катилину убраться из Рима.

Пятнадцать консуляров явились на зов — Мамерк, Попликола, Катул, Торкват, Красc, Луций Котта, Ватия Исаврийский, Курион, Лукулл, Варрон Лукулл, Волкатий Тулл, Гай Марций Фигул, Глабрион, Луций Цезарь и Гай Пизон. Ни консулов, выбранных на следующий год, ни будущего городского претора Цезаря не пригласили. Цицерон решил созвать только военный совет.

— К сожалению, — медленно начал он, когда все собрались в атрии, слишком маленьком для того, чтобы предоставить комфорт столь большой и представительной компании (непременно нужно будет как-то заработать денег, чтобы купить дом побольше!), — я не могу убедить Квинта Курия дать показания, а это значит, что у меня нет полноценного дела. Фульвия Нобилиор тоже не будет свидетельствовать, даже если Сенат согласится выслушать показания женщины.

— Теперь я верю тебе, Цицерон, — сказал Катул. — Я не думаю, что ты выдумал те имена.

— Ну, спасибо тебе, Квинт Лутаций! — резко прервал его Цицерон, метнув на него гневный взгляд. — Твое одобрение согревает мне сердце, но не помогает решить, что сказать завтра в Сенате.

— Сосредоточься на Катилине и забудь обо всех других, — посоветовал Красc. — Вытащи из своего волшебного ящика одну из твоих потрясающих речей и нацель ее на Катилину. Ты должен заставить его уехать из Рима. Остальные из его банды могут остаться, но мы будем внимательно следить за ними. Отрежь голову, которую Катилина в противном случае посадит на шею сильного, но безголового тела Рима.

— Если он уже не уехал, то не уедет, — мрачно сказал Цицерон.

— А он мог бы уехать, — сказал Луций Котта, — если нам удастся убедить определенных людей не подходить к нему в Палате. Я попробую пойти к Публию Сулле, а Красc может увидеться с Автронием, он знает его хорошо. Эти двое — самая крупная рыба в пруду Катилины. Готов поспорить: если другие увидят, что они избегают Катилину в Палате, даже те люди, чьи имена мы услышали сегодня, покинут его. Инстинкт самосохранения сильнее преданности. — Он встал, ухмыляясь. — Поднимайте свои задницы, коллеги-консуляры! Оставим Цицерона писать его величайшую речь.