Женщины Цезаря

— Выше нос, муж, — сказала Теренция, которая явно радовалась, видя Цицерона более мрачным, чем обычно бывала она сама. — Это началось, и это будет продолжаться, ты просто жди и смотри. Скоро все сомневающиеся, от Метелла Непота до Цезаря, будут вынуждены признать, что ты был прав.

— Цезарь мог бы помочь мне и больше, — откликнулся Цицерон, очень недовольный.

— Он послал Квинта Аррия, — напомнила Теренция, которая теперь хвалила Цезаря, потому что ее сводная сестра, весталка Фабия, очень была довольна новым великим понтификом.

— Но он не поддерживает меня в Палате. Он все время клюет меня за то, как я трактую senatus consultum ultimum. Мне кажется, он все еще думает, что Катилину обвинили напрасно.

— Катул тоже так думает, но о них с Цезарем никак нельзя сказать, что они уж очень любят друг друга, — сказала Теренция.

Через два дня в Рим пришло очередное известие: Катилина и Манлий наконец объединили силы. У них теперь два полных легиона хороших, опытных солдат, плюс еще несколько тысяч обучаются. Фезулы еще не захвачены, поэтому арсеналы этого города до сих пор не разграблены, и ни один другой крупный город в Этрурии не согласился отдать Катилине содержимое своих арсеналов. Это говорило о том, что большая часть Этрурии не верит в Катилину.

Трибутное собрание утвердило сенаторский декрет и объявило Катилину и Манлия врагами народа. Это значило, что они лишены гражданства и его привилегий, включая суд за измену, если их арестуют. Гай Антоний Гибрид наконец вернулся в Рим — с распухшим большим пальцем на ноге. Цицерон сразу приказал ему возглавить войска, набранные в Капуе и Пицене, — все ветераны прежних войн — и выступить против Катилины и Манлия у Фезул. На тот случай если распухший палец будет продолжать препятствовать ему выполнять консульские обязанности, старший консул предусмотрительно дал Гибриду отличного помощника — Марка Петрея, замечательного воина. Сам Цицерон взял на себя ответственность за оборону Рима и теперь начал скупо выдавать оружие — но только не тем, кого он, Аттик, Красc или Катул (теперь перешедший на их сторону) считали подозрительными. Никто не знал, что сейчас замышлял Катилина, хотя Манлий послал письмо триумфатору Рексу, находящемуся в Умбрии. Удивительно, что Манлий вообще что-то написал, но это ничего не могло изменить.

В это время, когда Рим приготовился отбить атаку с севера, а Помпей Руф в Капуе и Метелл в Апулии были готовы справиться на юге со всеми возможными врагами Рима, от гладиаторов до восставших рабов, — в это самое время Катон вдруг вознамерился расстроить военные замыслы Цицерона и помешать городу справиться с трудностями после предстоящей смены консулов. Ноябрь подходил к концу, когда Катон поднялся в Палате и объявил, что он возбудит судебное дело против вновь избранного младшего консула Луция Лициния Мурены, поскольку тот добился избрания взяткой. «Я — плебейский трибун, — кричал Катон, — и не могу тратить время и сам вести слушание!» Поэтому, по предложению Катона, обвинителем выступит потерпевший поражение кандидат Сервий Сульпиций Руф. Вторым обвинителем будет его сын (едва достигший официального возраста мужчины), а третьим — патриций Гай Постумий. Слушание произойдет в суде по делам о взятках, поскольку все обвинители были патрициями и поэтому не могли использовать Катона и Плебейское собрание.

— Марк Порций Катон, ты не можешь этого сделать! — воскликнул пораженный Цицерон, вскакивая со своего места. — Сейчас совершенно неважно, виновен Луций Мурена или невиновен. На нас свалилось восстание! Мы не можем позволить себе войти в грядущий год только с одним консулом! Почему ты собрался сделать это именно сейчас, в самом конце года?

— Человек должен выполнять свой долг, — невозмутимо ответил Катон. — Только сейчас было получено доказательство, а я несколько месяцев назад поклялся в этой Палате: если я узнаю, что кандидат на должность консула давал взятки, то лично прослежу, чтобы его судили. Для меня не имеет никакого значения, какая ситуация сложится в Риме к Новому году! Взятка есть взятка. Она должна быть искоренена любой ценой.

— Ценой может оказаться падение Рима! Отложи это слушание!

— Никогда! — взревел Катон. — Я не намерен быть марионеткой ни в твоих руках, ни в чьих-либо еще! Я знаю свой долг и выполню его!

— Нет сомнения, ты будешь выполнять свой долг и привлекать к суду какого-нибудь беднягу, пока Рим на твоих глазах будет тонуть в Тусканском море!

— Да, я буду выполнять мой долг, пока меня самого не поглотит Тусканское море!

— Пусть боги охранят нас от таких, как ты, Катон!

— Рим станет только лучше, если найдется больше таких, как я!

— Еще пара таких же, как ты, — и Риму конец! — возопил Цицерон, воздев руки, словно царапая небо. — Когда колеса такие чистые, что скрипят, Марк Порций Катон, их может заедать. Они катятся намного быстрее, если на них есть немного грязного жира!

— И в самом деле, — усмехнулся Цезарь.

— Отложи слушание, Катон, — устало попросил Красc.

— Теперь уже это не в моей власти, — самодовольно отозвался Катон. — Сервий Сульпиций непреклонен.