Но Цицерон не мог расслабиться совсем. Несмотря на его успокоительную речь, произнесенную перед народом с ростры, его утренние клиенты, которым удалось проследить путь патрона до дома Нигидия Фигула, были очень обеспокоены. Да, они были полны страха. Сколько простых людей в Риме стояли за новый порядок — за всеобщее аннулирование долгов? Казалось, таких найдется много. В ночь Сатурналий Катилина вполне мог захватить город изнутри. Все надежды у финансово стесненных людей умерли вчера, а те, кто продолжал лелеять надежды, сегодня узнали, что отсрочки по платежам не будет. Рим выглядел мирным, и все же клиенты Цицерона настаивали: в городе что-то назревает. Так считал и Аттик. «А я, — думал Цицерон, чувствуя, как его охватывает паника, — отвечаю за арест пятерых человек! И все эти люди пользуются большим влиянием! Они имеют большую клиентуру. Особенно — Лентул Сура».
Статилий был из Апулии, а Габиний Капитон — из Южного Пицена. Эти местности известны своими мятежами, они преданы скорее делу италийцев, нежели римлян. Что касается Гая Цетега, его отец в свое время был царем заднескамеечников! Огромное богатство и влияние! А он, Цицерон, старший консул, — единственный ответственный за их арест. Он предъявил неопровержимые доказательства, которые заставили виновных признаться. Поэтому он будет отвечать за их осуждение. Предстоит долгий, утомительный процесс, во время которого скрытое недовольство может вырваться наружу. Никто из преторов нынешнего года не захочет быть председателем специально созванного суда по делам об измене. Последнее время таких слушаний происходило так мало, что уже два года ни одного претора не назначали председателем подобного суда. Поэтому его узники должны будут жить под охраной сенаторов до Нового года. А это также означало, что выскочат новые плебейские трибуны, вроде Метелла Непота, утверждающего, что Цицерон превысил свои полномочия, и вылезут прежние, вроде Катона, так и ждущего, чтобы ухватиться за какую-нибудь юридическую неточность.
«Если бы только этих несчастных не надо было судить! — думал Цицерон, ведя своего узника Тарквиния в храм Согласия. — Они виновны, и все знают это, они ведь сами признались! Их непременно осудят. Их не смогут оправдать даже самые снисходительные или самые коррумпированные присяжные. И в конце концов их… казнят? Но суды не могут казнить! Лучшее, что могут сделать суды, — это отправить в вечную ссылку и конфисковать все имущество. И суд Трибутного собрания тоже не может вынести смертный приговор. Для смертного приговора необходимо, чтобы слушание проводилось в центуриях по обвинению в perduellio. А кто может с уверенностью сказать, что именно таков будет вердикт, если в народе все время звучит фраза „всеобщее аннулирование долгов“? Иногда, — думал Герой Судов, с трудом бредя по улице, — судебное слушание — досадное неудобство».
Когда начался допрос в храме Согласия, Луций Тарквиний не мог сообщить ничего нового. Цицерон сохранял за собой привилегию спрашивать обвиняемого лично и постепенно подвел Тарквиния к эпизоду захвата на Мульвиевом мосту. После этого старший консул передал право задавать вопросы Палате, чувствуя, что разумно разрешить кому-нибудь тоже отличиться.
Неожиданностью оказался для Цицерона ответ Тарквиния на первый же вопрос, заданный ему Марком Порцием Катоном.
— Почему ты оказался с аллоброгами? — спросил Катон своим громким, грубым голосом.
— А? — переспросил Тарквиний, держась развязно и демонстрируя неуважение к коллегам-сенаторам, которые были выше его по положению.
— Тит Волтурций был их проводником. Марк Цепарий сказал, что он присутствовал, чтобы по возвращении в Рим доложить заговорщикам результат встречи аллоброгов и Луция Сергия Катилины. А ты зачем там был, Тарквиний?
— Да я вообще-то не имел никакого отношения к аллоброгам, Катон! — весело ответил Тарквиний. — Я просто пошел с прочими, потому что это было безопаснее и интереснее, чем тащиться на север в одиночку. Нет, у меня были с Катилиной другие дела.
— И что же это были за дела? — уточнил Катон.
— Сообщение Катилине от Марка Красса.
В храме воцарилась тишина.
— Повтори, что ты сказал, Тарквиний.
— Сообщение Катилине от Марка Красса.
Сенаторы зашептались. Гул становился все громче, пока Цицерон не приказал своему старшему ликтору стукнуть фасциями об пол.
— Тихо! — рявкнул тот.
— У тебя имелось сообщение Катилине от Марка Красса, — повторил Катон. — Где же оно, Тарквиний?
— Оно не было написано! — весело прощебетал Тарквиний. — Оно оставалось у меня в голове!
— И оно все еще у тебя в голове? — спросил Катон, глядя теперь на Красса, который замер на своем стуле, ошеломленный.
— Да. Хочешь послушать?
— Благодарю.
Тарквиний начал перекатываться с пяток на носки.
— Марк Красc говорит: «Не надо унывать, Луций Катилина! Не весь Рим против тебя. На твою сторону переходит все больше и больше важных людей», — нараспев произнес Тарквиний.