Женщины Цезаря

— Какая чушь! — пожаловался Красc Цезарю. Он кипел от ярости, что было совершенно несвойственно такому спокойному человеку. — И ведь половина сидевших там fellatores надеялись, что Тарквиний докажет свою правоту! К счастью для меня, именно мой порог выбрал Квинт Курий для своих писем! Иначе сегодня я оказался бы в трудном положении.

— Моя защита была более скудной, — сказал Цезарь, — но, к счастью, и обвинения в мой адрес — тоже. Глупо! Решение обвинить меня возникло у Катула и Пизона внезапно, когда Тарквиний обвинил тебя. Если бы они подумали об этом накануне, то могли бы подделать несколько писем. Или молчали бы, пока не подготовили эти письма. Одна из немногих вещей, которые неизменно веселят меня, Марк, — это тупость врагов! Меня весьма утешает мысль о том, что я никогда не встречу противника, равного мне по уму.

Хотя Красc привык к подобным заявлениям Цезаря, он тем не менее уставился на своего молодого друга в изумлении. Неужели Цезарь никогда не сомневается в себе? Если такое и случалось, Красc, во всяком случае, ни разу не замечал этого. И в то же время Цезарь оставался спокойным и уравновешенным человеком. Иначе, пожалуй, Рим мог бы предпочесть, чтобы вместо одного Цезаря у него были тысяча Катилин.

— Завтра я не приду на собрание, — сказал Красc.

— Я бы хотел, чтобы ты пришел! Оно обещает быть интересным.

— Мне наплевать, даже если оно привлечет большее внимание, чем два идеально подобранных гладиатора! Цицерон может спокойно купаться в лучах славы. Pater patriae! Ха! — фыркнул Красc.

— Да ведь Катон сказал это с сарказмом, Марк!

— Я знаю, Цезарь! Но меня раздражает, что Цицерон понял его буквально.

— Бедняга. Ужасно, должно быть, всегда стоять снаружи, заглядывая внутрь.

— Что с тобою, Цезарь? Жалеешь? Ты?

— Иногда у меня возникает желание пожалеть. Вполне понятно, почему Цицерон вызывает у меня жалость. Он — такая уязвимая мишень!

Несмотря на необходимость собрать гарнизон и подумать о том, как решить вопрос со временем, Цицерон попутно размышлял и о том, как превратить храм Согласия в более приемлемое место сбора Сената. И когда на рассвете следующего дня, пятого декабря, сенаторы появились там, они увидели, что плотники хорошо потрудились. С каждой стороны храма появились три яруса, высокие, но узкие, с возвышением для курульных магистратов и скамьей для плебейских трибунов.

— Вы не сможете расставить стулья на этих узких ярусах, но зато можете сидеть на самих ярусах, — сказал старший консул. — Я также распорядился поставить много вентиляторов.

Явилось человек триста — немного меньше, чем в предыдущие дни. После короткой заминки с рассаживанием Сенат объявил, что готов заседать.

— Почтенные отцы, — торжественно начал Цицерон, — я снова созвал вас, чтобы обсудить кое-какие вопросы, которые нельзя отложить, от которых нельзя отвернуться. А именно: что делать с нашими пятью узниками. Во многих отношениях ситуация напоминает существовавшую тридцать семь лет назад, после того как сдались Сатурнин и его сторонники. Никто не знал, что с ними делать. Никто не хотел брать к себе под охрану таких отчаянных людей, когда в Риме оставалось много граждан, симпатизирующих им. Дом человека, согласившегося взять под охрану мятежника, подвергался опасности: его могли сжечь, хозяина — убить, а узника — освободить. Поэтому в конце концов изменник Сатурнин и четырнадцать его влиятельных сторонников были заперты в курии Гостилия. Базилика без окон, сплошные бронзовые двери. Неприступная. Затем группа рабов во главе с неким Сцевой поднялась на крышу, разобрала черепицу и использовала ее, чтобы убить находившихся внутри людей. Достойный сожаления факт — но и большое облегчение для всего Рима! Сатурнин мертв, Рим успокоился, и неприятности позади. Я признаю, что присутствие Катилины в Этрурии — дополнительное осложнение, но прежде всего нам нужно успокоить Рим!

Цицерон помолчал, очень хорошо зная, что среди слушающих сидят сейчас и те, кого Сулла послал тогда на крышу курии Гостилия, и что рабов среди них не было. Там находился хозяин раба Сцевы. Квинт… Кротон?.. И после того как волнение улеглось и все забылось, Кротон освободил Сцеву, при этом публично воздав ему хвалу за его подвиг. Тем самым он снял вину с истинных виновников убийства. Эту историю Сулла никогда не отрицал. Особенно после того, как стал диктатором. Рабы, они всегда такие ловкие!