Женщины Цезаря

— Не беспокойся. Я виню ее, — коротко бросил Цезарь.

— Если ты собрался убить ее, не вздумай сообщить об этом в письме, — ухмыльнулся Целер. — Намерения теперь вполне достаточно, чтобы быть казненным.

— Именно об этом я и говорю. Цицерон превратил senatus consultum ultimum в чудовище, которое способно напасть на любого из нас.

— Я не понимаю, что мы можем сделать сейчас — после того, как люди уже казнены, — сказал Лабиен.

— Направить это чудовище на самого Цицерона, который, несомненно, в данный момент мечтает заставить Сенат утвердить для него титул pater patriae, — сказал Цезарь, скривив губы. — Он утверждает, будто спас свое отечество, а я говорю, что отечество вовсе не было в такой уж опасности, несмотря на Катилину и его армию. Если какое-либо восстание и было с самого начала обречено на провал, так это восстание Катилины. С Лепидом было серьезно. А Катилина — это шутка. Хотя нескольким хорошим римским солдатам пришлось бы умереть, подавляя его игрушечный мятеж.

— Что ты намерен делать? — спросил Лабиен. — Точнее, что ты сможешь сделать?

— Я хочу развенчать саму концепцию senatus consultum ultimum. Понимаете, я попытаюсь привлечь к суду за измену кого-нибудь, кто действовал под защитой этого декрета, — сказал Цезарь.

— Цицерона? — ахнул Луций Цезарь.

— Конечно, не Цицерона. И не Катона, кстати. Слишком рано пытаться предъявлять встречное обвинение против кого-либо вовлеченного в последний инцидент. Если мы попытаемся, нам тоже свернут шеи. Для них еще настанет время, кузен, а пока — рано, рано. Нет, мы выступим против кого-нибудь, о ком все знают, что он преступно действовал значительно раньше — и тоже под защитой senatus consultum ultimum. Цицерон помог нам в этом, назвав нашу жертву по имени — Гай Рабирий.

Три пары глаз удивленно посмотрели на Цезаря, но никто не проронил ни слова.

— Конечно, ты имеешь в виду то давнее убийство, — наконец сказал Целер. — Гай Рабирий — один из тех, на крыше курии Гостилия… Но это была не измена. Это было убийство.

— Закон трактует не так, Целер. Подумай. Убийство становится изменой, когда оно совершено с целью узурпировать законные прерогативы государства. Поэтому убийство римского гражданина, который подлежит суду по обвинению в измене государству, само по себе предательское.

— Я начинаю понимать, куда ты клонишь, — сказал Лабиен с блеском в глазах, — но тебе не удастся подать этот иск в суд.

— Perduellio не рассматривается в суде, Лабиен. Это должно быть заслушано в Центуриатном собрании, — отозвался Цезарь.

— И там ничего не получится, даже если Целер будет городским претором.

— Я не согласен. Есть один способ заслушать это дело в центуриях. Мы начнем с судебного процесса, существовавшего еще до Республики, но соответствующего римским законам. Таким же, как и законы Республики. Это все содержится в древних документах, друг мой. Даже Цицерон не сумеет оспорить законность того, что мы делаем. Он сможет противостоять нам, отправив дело в центурии, — вот и все.

— Просвети меня, Цезарь, я не изучал древних законов, — сказал Целер, улыбаясь.

— Ты известен как городской претор, который скрупулезно придерживается собственных указов, — сказал Цезарь, решивший подольше подержать свою аудиторию на крючке. — Один из твоих указов гласит, что ты согласишься судить любого человека, если его обвинитель действует в рамках закона.

Слушатели сидели, завороженные. Цезарь допил воду с уксусом, уже чуть теплую, и продолжил:

— Единственное описание процедуры суда, которое дошло до нас со времен правления Тулла Гостилия, — суд над Горацием за убийство собственной сестры. Такая процедура предусматривает слушание в присутствии только двоих судей. В сегодняшнем Риме лишь четыре человека имеют квалификацию подобного судьи, потому что они происходят из семей, члены которых были сенаторами в то время, когда проходил этот суд. Это — я и ты, Луций. Третий — Катилина, официально объявленный врагом народа. Четвертый — Фабий Санга. В данную минуту он находится на пути в земли аллоброгов в компании своих клиентов. Поэтому ты, Целер, назначишь судьями меня и Луция и распорядишься, чтобы суд состоялся на Марсовом поле немедленно.

— Ты уверен в исторических фактах? — спросил Целер, наморщив лоб. — В то время были сенаторами и Валерии, а Сервилии и Квинтилии прибыли из Альба Лонги после разорения города. Равно как и Юлии.

Ответил Луций Цезарь:

— Суд над Горацием состоялся задолго до того, как Альба Лонга была разграблена, Целер, а следовательно, Сервилии и Квинтилии не могут быть судьями. Юлии переселились в Рим, когда Нума Помпилий был еще на троне. Они были изгнаны из Альбы Клелием, который отнял у них Альбанское царство. Что касается Валериев, — Луций Цезарь пожал плечами, — они исполняли жреческие обязанности, а значит, они тоже не могут быть присяжными и судьями.

— Со мной все в порядке, — хихикнул развеселившийся Целер, — хотя могу только признаться, что я, в конце концов, просто Цецилий!