Женщины Цезаря

Несмотря на протесты Цицерона, сохранившиеся в других источниках, речь pro Rabirio нельзя назвать великой речью. Если читать ее после речей Цицерона о Катилине, она выглядит бледно. Для Цицерона завершить собрание его консульских речей речью pro Rabirio — значит, признать перед всем Римом, что суд над Рабирием послужил для нашего Марка Туллия страшным намеком: ни один человек, который казнил римских граждан без суда, не защищен от возмездия по закону. Когда Цицерон писал Аттику в июне 60 г. до P. X., бывший консул уже начинал жить в страхе перед Публием Клодием и его обвинением. Речи Цицерона-консула выглядели бы в издании Аттика намного лучше, если бы они заканчивались четырьмя блестящими выступлениями против Катилины. Память людская коротка. Никто не знал этого лучше, чем Цицерон, который рассчитывал на это каждый раз, когда защищал в суде негодяя. Все его труды, предпринятые после года консульства, показывают, что Цицерон был намерен продемонстрировать современникам и потомкам лишь одно: да, его действия против Катилины воистину спасли Республику; он, Цицерон, действительно является спасителем отечества. Таким образом, я вправе считать, что Цицерон переставил местами речи 63 года до P. X., чтобы похоронить дело Рабирия в относительной безвестности и тем самым попытаться сделать так, чтобы неудачная защита Рабирия не затмила блеска его борьбы с Катилиной и не выставила на первый план незаконные казни, которые были совершены пятого декабря.

Есть люди, которые очень не любят, когда романизируют историю. Однако как способ исторического исследования роман может быть полезен — при условии, что автор тщательно ознакомился с реалиями того периода, о котором он пишет. Возможно, Гринидж значительно превосходит меня в изучении римских законов времен Цицерона. Я не могу соревноваться с Лили Росс Тейлор в знании правил голосования в комициях Римской Республики. Однако я проделала собственную научную работу. Тринадцать лет до начала написания первой книги цикла — «Первый Человек в Риме» — и до сих пор, без перерыва (что иногда приводит меня к желанию переписать первые книги заново), я вела и веду исследования в одном и том же направлении, перечитывая все касающееся моей темы, от древних источников до работ современных ученых. Я делаю собственные выводы, вместе с тем не игнорируя мнения, содержащиеся в современных трудах.

Обычно романист работает, исходя из простых предпосылок: чтобы сюжет был понятен читателю. Это не так легко. Характеры всех исторических персонажей должны быть правдивыми — как с точки зрения истории, так и с точки зрения психологии. Например, ни в одном из древних источников Цезарь не упоминается как человек с причудами, несмотря на щегольские каймы на длинных рукавах его туники, которые он носил в молодости. О нем пишут как о человеке, который всегда поступает крайне разумно и обоснованно. Суд над Рабирием отдает если не капризом, то, по крайней мере, чистым озорством со стороны Цезаря. Кроме того, это говорит о его проницательности, особенно если он устроил суд над Рабирием для того, чтобы предупредить Цицерона, куда senatus consultum ultimum может завести старшего консула и Сенат. Некоторые ученые полагают, что это своеобразное предупреждение прозвучало еще до того, как случился мятеж Катилины, и были казнены без суда римские граждане. Я не согласна с такой точкой зрения. Цезарь являлся гением — да, но все же он не был наделен такого рода предвидением. Сперва он ждал событий, а потом действовал.

Проблема заключается в том, что наши интерпретации исторических событий склонны искажаться вследствие нашего знания о том, что произойдет после. Глядя на прошлое из будущего, мы знаем то, чего люди, действующие в данный момент, знать не могут. Мы ведь видим, как современные политики слепо бросаются от одного решения к другому, даже после хорошего совета и самокритичного анализа своих действий. Великие государственные деятели обладают предусмотрительностью, но даже самый великий из них не может видеть будущее так, как на это претендует провидец. Действительно, средний политик зрит не дальше следующих выборов. Особенно справедливо это утверждение по отношению к политикам поздней Римской Республики. Они жили в атмосфере постоянных войн, у них имелся только один год, за который они должны были успеть что-то совершить, чтобы быть замеченными. Они подвергались внезапным репрессиям со стороны своих политических противников, а отсутствие полноценных политических партий не давало возможности строить даже краткосрочные планы. Отдельные политики пытались планировать на годы вперед, но зачастую их собственные сторонники выступали против того, что казалось им узурпацией прав и идей других людей.