Женщины у берега Рейна

Элизабет Блаукремер (спокойно). Понятно, что не можете, но в них записано все так, как я вам рассказала. Разумеется, я не должна была выходить замуж за Блаукремера, я его разочаровала, а он разочаровался во мне. Я никого не виню, только жалуюсь: должна была, не должна была, но к нему у меня ничего нет и не было. Мне уже за пятьдесят, и единственное, что было, – это Дмитрий, а также мертвецы на балке в нашей конюшне и пол, залитый запекшейся конской кровью…

Д-р Думплер. Вам следовало бы умерить свою фантазию.

Элизабет Блаукремер. У меня нет ни капли фантазии. Может, в этом мое несчастье, а может, в этом и заключается моя болезнь. Стало быть, вам следует ее излечить. Фантазии у меня нет, только воспоминания, подарите же мне фантазию и радость.

Д-р Думплер. Позже в ваши воспоминания, я бы сказала, вплелись детали, которые могут быть лишь плодом фантазии. Именно из-за этих деталей трудно поверить тому, что вы сообщаете в связи с двумя главными потрясениями в вашей жизни.

Элизабет Блаукремер. Например?

Д-р Думплер. Вы говорили об уничтожении каких-то документов, о некоем прелате, который якобы хотел сблизиться с вами, о том, что доктор Кундт будто бы вломился к вам в спальню с разрешения вашего мужа, господина доктора Блаукремера.

Элизабет Блаукремер. Все это я видела наяву, как и тех повешенных. Все это было со мной. О прелате мне, наверное, не следовало рассказывать, ведь его напоили, они обожают так шутить, особенно над духовными лицами; я даже не рассердилась на беднягу – мне было его жалко… не надо было говорить об этом, так же как и о Кундте, тот, ухмыляясь, вошел в мою спальню, а за дверью в это время хихикал Блаукремер, сама слышала.

Д-р Думплер. Всё переживания сексуального характера. Должны же вы после столь горького финала вашей первой любви – предположим, это было так, как вы говорите, – и после безрадостных переживаний с молодым Плотцеком – предположим, и это было так, как вы говорите, – должны же вы после всего понять, почему мы предполагаем в вашем случае тип фантазии, соответствующий вашему психологическому опыту. И костер, то пламя, в котором якобы сожгли документы о Плоттере, – это же огонь, основной сексуальный символ.

Элизабет Блаукремер. Ваш аргумент можно и переиначить. (Доктор Думплер вопросительно взирает на нее.) Блаукремер не мог мною обладать, я ни разу ему не отдалась, и потому он подослал ко мне в спальню обоих – и прелата, которому незаметно подлили водки в пиво, и Кундта. Но оба не получили того, что хотели, потому что я принадлежу Дмитрию и останусь ему верна. А теперь о костре. У меня не было ни малейшего желания ехать с ними на этот пикник с охотой, но они потащили меня туда, и я сама видела, как они, пьяные, стояли вокруг костра и бросали в него йапки с документами. Доказать я ничего не могу, ничего. Но видеть видела.

Д-р Думплер. Если бы вы знали, чего только иным нашим гостям не довелось, по их утверждениям, увидеть, услышать и пережить.

Элизабет Блаукремер. Еще бы. Возьмите толстуху фрау Шветц и малышку Беббер. Шветциха трижды в день открывает свой сейф и пересчитывает деньги, двести пятьдесят тысяч, которые дал ей муж, чтобы она оставила его в покое, ибо он не может развестись. Это две с половиной тысячи стомарковых ассигнаций – пятьдесят пачек по пять тысяч каждая. Потом она пересчитывает их еще раз, потому что обсчиталась на пятьсот марок. Зачем он дал ей деньги, зачем?

А малышка Беббер стоит и стоит под душем целыми днями, боюсь, смоет с себя всю кожу. Потом она долго зовет Христа. Я знавала обеих в те времена, когда одна еще не пересчитывала деньги, а другая помышляла о чем угодно, только не о Христе – о танцах, теннисе, флирте, платьях. Это была безобидная милая блондиночка. Отчего она теперь взывает к Христу, отчего все время моется под душем и держит наготове кучу чистого белья? Знала я и их мужей – Шветца и Беббера. За что Шветц дал своей жене столько денег? Какое это имеет отношение к фантазии? (Громче, почти угрожающе.) А к кому мне взывать? Ведь Дмитрий вот уже сорок лет как мертв, и у меня не хватает воображения представить, как он теперь, уже шестидесятидвухлетний, переводит на русский язык Гёльдерлина. Таким я его не вижу и не могу взывать к нему – я видела его молодым, а сама уже давно не молода.

Д-р Думплер. Тем не менее вы долго жили с доктором Блаукремером в Гульсбольценхайме вполне благополучно.