Женщины у колодца

Иёрген постоянно занимался своим делом. Он так к нему привык, что даже чувствовал себя не по себе, когда, по случаю дурной погоды не мог выйти на лодке в море. А весной и ранним летом праздники Пасхи и Троицы, когда нельзя было работать, были для него истинным испытанием. Он не мог в эти дни удить рыбу. Это было бы ещё ничего, если б он не мог иметь тогда сбыта для своего улова. Но как ни был мал город, а в нём всегда ощущался недостаток в рыбе и цены на неё росли с каждым годом. Пусть Оливер сколько угодно смеётся над его заработком! Но рыбная ловля всё же обеспечивала Иёргена, как ни была она ничтожна, и даже хорошо обеспечивала. Кроме того, Иёрген прочёл как-то в одной газете, что рыбная ловля представляет такой же благословенный труд, как и земледелие. Это было ведь тоже своего рода собирание ежегодной жатвы. Значит, и он, Иёрген, был на службе у земли.

Но в праздники он должен был сидеть на берегу и ждать, пока они минуют. Вот, наконец, прошли все большие праздники: Вознесение, Семнадцатое мая3 и День покаяния! Но началась буря; море забушевало и целых три дня нельзя было собирать морскую жатву. Иёрген был недоволен. Он целыми днями гулял со своими ребятишками, и часто бродил с ними до тех пор, пока они не обливались потом. Он взбирался с ними на горы, и они смотрели на море, считая проходившие пароходы. Потом они шли к лодке, Иёрген осматривал, хорошо ли она прикреплена, не набралось ли в ней воды и не надо ли её вычерпать. Он просто изнывал от своей подневольной праздности.

Однажды он встретил Оливера. Так как им обоим нечего было делать, то они уселись под крышей сарая и стали разговаривать. Оливер вовсе не страдал от праздности. Напротив, он чувствовал себя прекрасно. Дурная погода позволяла ему ничего не делать, и его прилежание испарялось. Вообще он был игралищем судьбы. Только что он начал откладывать деньги на покупку нового костюма, как наступило это продолжительное и невольное ничегонеделание. Его доброе намерение не могло осуществиться. Единственно, о чём он горевал, было то, что ему невольно приходилось изо дня в день оставаться дома и ссориться с матерью.

Оливер за это время научился мало-помалу философствовать. Он был молод и порой сильно негодовал на свою судьбу и произносил по этому поводу возмущённые речи:

— Посмотрите-ка! — говорил он. — Разве всё идёт на этом свете так хорошо и справёдливо, как нас учит Святое Писание? Вон Олаус, на выгоне, пострадал однажды от взрыва мины. Лицо у него стало совсем синим после этого. А в прошлом году, когда он работал на корабельной верфи, ему оторвало рычагом руку. Теперь он пьёт без просыха и дерётся со своей женой. Как хочешь, Иёрген, но несчастье может изменить каждого из нас, хотя мы все Божьи создания!

— Да, да, — согласился Иёрген.

— Разве это не правда? И как бы ты ни был хорош, но если пуля попадёт тебе в спину, то ты не станешь лучше от этого. О нет! А может быть ты думаешь, что это не так, что ты от этого сделаешься лучше?

— Ах, ведь это то, что называется божьим наказанием! — добродушно заметил Иёрген.

— Ты глуп, Иёрген! Сам утешай себя этим, если с тобой случится несчастье.

Оливер даже побледнел от волнения. Но заметив, что Иёрген хочет уйти, он пожалел о своей вспыльчивости и, засунув руку в карман, вытащил оттуда свою трубочку. Он подал её Иёргену, говоря:

— Не хочешь ли? Я принёс её для тебя.

— Разве ты уже бросил курить?

— Давно уже. Ещё в больнице. Эту трубку я как-то купил за границей. Если ты хочешь её иметь...

— Нет. Ты должен её поберечь.

Они пошли домой.

— О, пожалуйста, не старайся представиться благочестивым и не криви рта усмешкой! Нет, Иёрген, не трать усилий для этого! — воскликнул Оливер, снова вспылив. — Не стоит! Меня постигло как раз то, что ты говорил. У тебя твоя судьба, у меня своя, и мы оба должны нести её. Вот, например, ты не можешь выйти в море и это происходит от того, что у тебя всё есть в достаточном количестве, даже больше чем нужно тебе. Господь ведёт точный счёт всему, говорю тебе! Он как будто крадёт у тебя избыток. Конечно!

Иёрген наморщил брови и открыл рот, словно собираясь что-то ответить. В этот момент он был похож на раздражённого человека. Но он так и не произнёс ни слова,

Впрочем, Оливер успокоился и снова заговорил другим тоном:

— Я знаю хорошо, что всё в руце Божьей. И если мы попытаемся поступать согласно его заповедям, то нам будет хорошо... Что ж, ты всё-таки не хочешь взять мою трубку?

— Ты не должен её отдавать, — ответил Иёрген уклончиво. Но, заметив огорчённое выражение лица калеки, он изменил своё решение: — Зачем мне такая дорогая трубка? — сказал он.

— Ты должен её иметь, — сказал Оливер. — Я отдаю её тебе, потому что я всё время о тебе думал. Ты тоже можешь сделать мне, при случае, одолжение, и я уверен, что ты это сделаешь, если понадобится.