Женщины у колодца

Но Марен пришла к заключению, что полезнее для неё не спорить с Маттисом.

— Я сейчас покормлю его, — сказала она.

— И покорми хорошенько! Он ни разу ещё не кричал так сильно.

Маттис снова уходит в мастерскую, но он взбешён и ему стыдно, поэтому он оборачивается в дверях и говорит Марен:

— Не воображай, что я всякий раз буду приходить к нему. Мне всё равно. Пусть докричится до смерти! Но мы не желаем слышать детский крик в мастерской, в моём собственном доме. Ты не можешь оставлять его кричать до смерти.

В мастерской Маттис продолжал бранить Марен вместе с её ребёнком.

— Что только не приходится переносить в своей жизни! — говорил он своему подмастерью. — Но это не может долго продолжаться. Я знаю одного, который не потерпел бы этого в своём доме. Если б не было установлено наказание за изгнание из дома! Но за это присуждают к наказанию и притом очень большому. Ты ведь это знаешь?

Подмастерье ничего не слыхал об этом, но считает это вполне вероятным.

— Да, очень большое наказание. Несколько лет! И я не хочу подвергать себя этому!

Днём Маттис был занят особенной работой. Он делал маленькую детскую кроватку по частному заказу одной семьи из другого города. Он говорит, что мерка была ему дана. Кроватка будет очень хорошенькая, с решёткой и украшенная резьбой. И Маттис хочет выкрасить её белой краской, прежде чем отошлёт по назначению. Но забавно, что он постоянно ловит себя на том, что напевает детскую песенку во время работы. Эта проклятая песенка не выходит у него из головы. И ему даже кажется порой, что подмастерье втихомолку посмеивается над ним.

Маттис отослал кроватку к маляру и получил её назад, снежно-белую и блестящую, так что он мог тотчас же запаковать её и отослать заказчику. Но судьба снова сыграла злую шутку с Маттисом! Заказчик отказался от кроватки, так как уже купил готовую. Маттис получил от него письмо, уведомляющее его об этом. Да, судьба вновь подшутила над ним, но Маттис, на этот раз, удивительно спокойно отнёсся к этому.

— Ну, что ж, — сказал он, — это не беда. Кроватку я всегда смогу продать. Чего, чего только не приходится переживать! Нет, никогда не следует брать заказов из другого города!

Короче говоря, ему пришлось оставить кроватку у себя и сынок Марен Сальт мог временно пользоваться ею, в течение недели или около этого, пока не найдётся для неё покупатель. Ведь кроватке это не повредит!

XXI

Конечно, лучше было бы отпраздновать свадьбу своей дочери в собственном доме, но консулу Ольсену больше улыбалась мысль устроить это празднество в столице, в пальмовом зале первоклассного отеля. У него были всевозможные планы в голове. Кто знает, быть может он даже подумывал о том, чтобы отпраздновать свадьбу в какой-нибудь заокеанской стране, в Аргентине или Австралии? Ему нравилось поражать своими широкими затеями, да притом такое празднество, устроенное в большом столичном отеле, в значительной мере избавляло его жену от множества забот и хлопот, сопряжённых со свадьбой.

Итак, молодой художник обвенчался со своей моделью. В родном городе невесты не мало чесали язычки по этому поводу. Разумеется, у колодца разговаривали об этом; когда всё хорошенько обсудили, то пришли к заключению, что, во всяком случае, всё это очень странно! Молодая девушка, значит, окончательно отказалась от купеческого сословия и от Шельдрупа Ионсен. Шельдруп уже не был ей милее всех, как прежде. Милее стал другой!

Адвокат Фредериксен был приглашён на свадьбу. Он находился в это время в столице, как депутат и председатель комиссии. Нельзя было обойти его. Он стал значительным лицом и носил даже на груди какой-то официальный значок. Ольсен приветствовал его и повёл на почётное место за столом. А Фредериксен решил воспользоваться этим случаем и заложить фундамент для своего будущего счастья. Он хотел переговорить с Ольсеном относительно его старшей дочери. Конечно, всё это должно сохраняться в тайне; он хотел, почему-то, подождать немного. Но будущие планы адвоката были связаны с этим. Ведь он же не будет вечно депутатом! Однако, предварительный уговор должен был считаться обязательным для обеих сторон.

Итак, Ольсен и свою вторую дочь удалял из купеческого круга. Это была высокая, здоровая девушка, с густой массой пепельных волос на голове. Ну, а адвокат был уже не молод, немного нечистоплотен, не имел греческого носа, но имел жирный затылок и на голове у него было мало волос, но зато это был чертовски ловкий парень! Он вернулся в свой город. Разумеется, как председатель комиссии по расследованию дурного обращения с матросами, он высоко задирал голову. Какую он сделал карьеру! Голос его как будто даже стал громче, чем прежде. Но это, вероятно, произошло от частого упражнения в стортинге, где ему приходилось произносить речи, когда он внёс туда свой знаменитый запрос.