– В тысяча девятьсот сорок четвертом году существовал заговор убить Гитлера. Представляешь, еще и года не прошло, а кажется, будто это было давным-давно; наверное, из-за того, что с тех пор произошло много других событий. Он получил название заговор Двадцатого июля и окончился неудачей, все пошло не по расчету, наперекосяк. Кошмар! Гитлер был только
Княжна протянула руку за новой сигаретой и продолжала:
– Гестапо заподозрило полковника Остера в соучастии, и его взяли в том же месяце, держали в штабе гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе. Мы были уверены, что его подвергали жестоким пыткам…
– А еще кого? – шепотом спросила Тедди, едва дыша.
– Адам фон Тротт цу Зольц, Готтфрид Бисмарк, Фритци Шуленберг и многие другие. Никто из этих мужчин не сломался под пытками, они не выдали нас – ни имен, ни иных улик. Да, они нас не выдали… – Ирина Трубецкая посмотрела Тедди в глаза и сказала: – Я была
– О, княжна Ирина, какая же вы храбрая! Но вы сами могли быть запросто убиты! – воскликнула Тедди, вспомнив, что Ирина всегда казалась ей исключительно смелой. И в прошлом она несла свое бесстрашие, словно гордое знамя. Урсула Вестхейм называла ее героической женщиной.
Ирина кивнула.
– Да, я могла умереть, – согласилась она. – Но не умерла.
Они помолчали; в подвале царил покой мертвецкой.
Тедди хотела было произнести имя Курта фон Виттингена, спросить о его судьбе, но не успела, поскольку Ирина снова заговорила, как бы испытывая большое облегчение от того, что перекладывает свое бремя еще на кого-то.
– Под конец так много моих друзей было казнено, – сказала она необычно мягко и тихо, – и некоторые из них приняли ужаснейшую смерть. Адама фон Тротта повесили на мясном крюке и на рояльной струне, он умирал медленно и мучительно от перетяжки кровеносных сосудов; это было в августе прошлого года в тюрьме Плетцензее. И ты не поверишь, Тедди, смерть на мясном крюке они фотографировали и снимали на кинопленку для показа Гитлеру.
Тедди была потрясена. То, что она сейчас услышала, настолько сильно на нее подействовало, что некоторое время она не могла слова вымолвить. Когда же вновь смогла говорить, голос ее звучал совсем глухо:
– Боже, какие трагические утраты! Мир должен узнать об этих умопомрачительных злодеяниях так же, как узнал о концлагерях. И это не должно, не смеет никогда повториться!
Повернувшись, чтобы взглянуть на Тедди, Ирина сказала, глубоко вздохнув:
– Ну, хоть Гитлер мертв. Однако лучше бы он не покончил с собой в апреле у себя в бункере, а был бы арестован Союзниками и судим за свои преступления против человечества вместе с другими преступниками. Международный трибунал четырех держав в следующем месяце начинает процесс в Нюрнберге, весь мир будет наблюдать за ним.
– Оно свершится, не беспокойтесь, – мрачно сказала Тедди. – Этим чудовищам не отвертеться от кары. Казнят всех – веревочка довилась до конца. Но петля – слишком легкая казнь для них, я так считаю.
– Глаз за глаз, зуб за зуб, – тихо, как бы про себя, произнесла Ирина.
Резко подавшись вперед, Тедди впилась глазами в Ирину и сказала в нервном волнении:
– Вы не упомянули барона Курта фон Виттингена…
– Не нацистами. – На ярко-синие глаза Ирины надвинулась туча, и она глубоко затянулась сигаретой, прежде чем прояснить смысл последней фразы. – Фактически, Тедди, никому не известно, что с ним произошло. Этим летом Курт был в Берлине, я сама его не видела, но другой член нашей группы Сопротивления Вольфганг Шредер видел. Вольфганг обменялся с ним приветствием, а через пару дней повстречался с ним еще раз. На сей раз он разговаривал с русскими офицерами в той части Берлина, что названа Восточной зоной. Но с тех пор Курта не видел никто. Он исчез.
– Как Вестхеймы и как супруги фон Тигаль.
Ирина поначалу оставила без внимания этот комментарий, но затем спокойно и тихо сказала:
– Нет, это было несколько по-другому.
– Вы полагаете, барон мертв? – спросила Тедди.