Марк внимательно изучал ее, опять наклонился над столом и положил руку поверх ее руки.
– Я еще никому никогда не говорил этого, поверьте мне, Теодора.
– Верю.
– Как по-вашему, Тедди… смогли бы
– Могла бы, Марк, – ответила она решительно, ясно и твердо.
Он стиснул ее руку. Ее ответ отозвался в нем дрожью.
– Пойдем, моя милая, – сказал он, впервые употребив ласковое слово и легко перейдя на «ты». – Я хочу держать тебя в своих руках и танцевать с тобой. – И с этими словами он повел ее от стола, не выпуская ее руки из своей.
Свет в зале был тусклый, а на танцевальном пятачке освещение и вовсе отсутствовало, так что атмосфера весьма способствовала романтическому настроению молодых влюбленных, оказавшихся в водовороте войны с ее опасностями, ужасами и напряжением.
Оркестр Каролла Гиббонса заиграл один из самых душещипательных любовных шлягеров тех дней, и Марк обнял Тедди. Прижавшись друг к другу, они медленно двигались в такт музыке, а Тедди нежно и тихо подпевала, так что слышать ее мог лишь Марк.
Она не помнила все слова наизусть и далее лишь тихонько напевала мелодию. Она так крепко прижалась к нему, что медные пуговицы его френча резко вдавились ей в тело. Она подумала: я влюбляюсь в него, еще у Пеллов я знала, что так и будет. Она ничуть об этом не жалела, ее переполняло такое огромное, всепоглощающее счастье, какое она едва могла себе представить.
Марк посмотрел на Тедди. Ее лицо, поднятое вверх ему навстречу, лучилось радостью. Он прильнул к ней еще тесней, прислонил ее голову к своему плечу и нежно целовал ее волосы. Он не забудет эти минуты и эту песню до конца своих дней… да, сейчас он понимал: вот она, его суженая, воистину…
И они, словно в забытьи, продолжали танцевать до конца вечера.
Держась за руки, они молча шли по набережной.
Была холодная, ясная ночь, сияла полная луна, и, хотя ветер с Темзы был морозно жгуч, они его не замечали.
Тедди была закутана в манто из стриженого бобра, одолженное по такому случаю у тетушки, и в розовый мохеровый кружевной платок, а на Марке была плотная шинель летчика Королевских ВВС, фуражка и на шее белый летный шарф.
Однако они были слишком заняты друг другом, чтобы замечать такие прозаические пустяки, как погода; они были слепы и глухи ко всему, кроме друг друга, своих чувств и ощущений.
На отрезке набережной позади отеля «Саввой», который они только что миновали, было темно, как в печной трубе – требования светомаскировки, – в окнах отеля не просвечивало ни единой светлой щелочки, и все уличные фонари по той же причине не горели. Путь им освещала яркая луна.
– Отличная летная погода, Тедди, – заговорил Марк в какой-то момент, подняв глаза к небу. – Хорошо бы взлететь туда с тобой на моей машине, вот бы покатал тебя сейчас! Знаешь, как здорово летать в такую ночь – прямо дух захватывает, можно обалдеть, правда.
Говоря это, он опустил взгляд на Тедди и затаил дыхание. Она смотрела на него так же завороженно, как там, в ресторане, во время танца. В лунном свете ее лицо было отчетливо видно, и он опять заметил ее нескрываемое восхищение, восторг, который излучали ее глаза, и сердце у него едва не выпрыгнуло из груди. Он почти грубо привлек ее к себе, обнял и поцеловал в губы.
Она страстно ответила на его поцелуй, такой же для нее желанный, как и для него, прильнула к нему, и когда они наконец разъединились, то воздуха у них в груди уже не оставалось, они были окончательно выведены из равновесия их первым, почти полным физическим контактом. В счастливом смятении они смотрели друг на друга.
– О, Тедди, милая… – заговорил он и смолк. Теперь и он вдруг ощутил неизъяснимое косноязычие и стоял, глядя на нее, озаренную луной, зачарованный ее красотой и чувствами, которые она в нем пробудила. Но уже через пару секунд Марк опять прижал ее к себе.
– Я весь вечер только и мечтал поцеловать тебя, – шептал он ей в волосы. – А вообще-то, если по правде, то с первого вечера, когда познакомился с тобой у Пеллов.
– Я тоже хотела, чтобы ты целовал меня, – сказала она без малейшей тени кокетства со свойственной ей прямотой.