Женщины в лесу

Ничего себе братец, славный. Вставало перед глазами его лицо. Вполоборота, так, как видела его, стоя рядом у окна. Высокая скула, крыло темных волос, короткие густые ресницы над карим глазом. Чистая линия щеки, улыбчивая ямочка в углу губ. Видела его руку на опущенной раме окна: широкое сильное запястье, лучи пясти, резко обозначенные под тонкой кожей. Вдруг ощутила, что она лежит неестественно напряженно, что руки до самых плеч обнажены, что платье в самом деле такое тонкое, а на ней нет даже сорочки, расцарапанные ноги в стоптанных старых спортивных тапках; и оттого, что лежит она на боку на ровной жесткой поверхности, фигура ее надломлена в талии, а бедро резко выдается.

И эта ее неудобная поза, напряженность во всем теле, неловкость, жесткость полки, оголенность рук и ног каким-то странным образом связывают ее с Сергеем — хотя, сидя внизу, он никак не мог даже видеть ее, — делают ее беззащитной, зависимой от него. Наверное, потому, что жестко и стало прохладно. Надо бы слезть. Но почему-то показалось совершенно невозможным сейчас слезть вниз и просто сесть за столик против Сергея. Она не понимала, что это просто сон уже овладевал ею, лишая воли. «Надо хоть повернуться на другой бок», — подумала она. Повернулась. Натянула подол на колени. Ох, как неловко… Но сон одолевал.

В полусне почувствовала: что-то мягкое, теплое коснулось ног, легло на плечо. Открыла испуганно глаза — на уровне ее лица глаза Сережи, он успокоительно моргает, кивает: мол, ничего, все в порядке! Спи! Чем укрыл он ее? Прихватила рукой — шершавое сукно. Покосилась на плечо — желтое шитье геологического погона. Улыбнулась Сереже уже с закрытыми глазами. Тут же подобрала под куртку ноги. Сразу стала засыпать. Брат. Братец. Ах ты мой хороший. Так с улыбкой и спала, наверное. Крепко спала, спокойно. Не слышала, как уходил Сережа, как осторожно взял свою куртку, как посмотрел на нее, запоминая, вспоминая ее голос: «Белый был. Ванькой звали».

Не знала, как шел он под светлеющим небом, вдыхая все тот же запах полыни, что несся к ним в открытое окно вагона, а иногда приподнимал плечо и старался уловить тонкий, чуть заметный аромат яблок от своей куртки. Он не смешивался с запахом табачного дыма, прочно въевшегося в сукно, он существовал сам по себе.

Сергей вскидывал голову, широко улыбался, отгоняя грусть. Ах, как хорошо! Он и сам не знал, что — хорошо? То ли что куртка все еще пахнет яблоками? То ли благодарная Ольгина улыбка с закрытыми глазами? То ли ее расцарапанные, блестящие от загара ноги, вернее, то, как она их сразу подобрала под его курткой, мгновенно сжавшись в комочек? А может, сегодняшнее тихое утро и мама, которая не знает, что он уже приехал? А скорее всего — все вместе… И то, и это… «Замерзнет, наверное, скоро со своими голыми ногами, — подумал про Ольгу. — Проснется где-то там на дороге».

Он проследил глазами рельсовый путь, сильным поворотом уходивший в сторону от его тропы, — там давно уже скрылся их поезд. И быстро зашагал к дому. Ни у него, ни у Ольги, когда она и в самом деле проснулась, не было чувства утраты, потери, расставания навсегда. Потому что это было в самой ранней юности.

Они больше ни разу не встретились.

ПОСЛЕСЛОВИЕ СЕРЕЖИ

Значит, вот так… Конечно, я ничего этого не знал. Ни про геолога, ни про Алазань. Вот так и живешь, зовешься, как назвали, и не знаешь, что уже есть у тебя история. То есть у имени твоего… Нет, именно у тебя! Лежишь несмышленышем в колыбели, а вместе с именем твоим — бессмысленным пока что звуком: Сережа, Сереженька, Сергунок — реет-витает, высокий слог употребляя, — высота поднебесная, чей-то перевал… Чьи-то звезды… Чье-то беспощадное — или — или… Это мамино: или все, или ничего…

Вот и попробуйте докажите теперь мне, что ваше имя не влияет на вашу судьбу. Недаром до сих пор (а мне сейчас столько, сколько маме было тогда) я не могу — не хочу! — пойти с девушкой — и прехорошенькой! — даже в кино, если я не люблю ее.

А пока еще никого… Не любил…

БАЛАНС

Общество собралось чисто случайно, пестрое и неожиданно интересное. Собственно, потому и интересное, что пестрое и случайное. За столиком гостиничного ресторана крупного сибирского города встретились ученый-физик из Ленинграда, нейрохирург, заведующий отделением госпиталя из Армении, журналистка из областной газеты соседнего края, горный инженер со своей спутницей из шахтоуправления и главный бухгалтер солидного промышленного объединения. Впрочем, узнали это они друг о друге позднее и благодаря тому, что у бухгалтера очень болела голова. До ее появления все сидели молча, изредка и отчужденно посматривая друг на друга. Только пара из Горной Шории изредка переговаривалась, наблюдая входящих и выходящих из ресторана. По всему было видно, что им хотелось бы сидеть за отдельным столиком на двоих, но ресторан в этот вечерний час был переполнен. В воздухе настоялся чадный запах далеко не изысканной кухни и табачного дыма.