Женщины в лесу

А потом наступил тот день, то лето в моей жизни, когда я с отличием закончила институт. И вот в день моего рождения я просыпаюсь, а у моей кровати — большой букет роз, и мне так широко улыбается муж. Были заверения, что теперь всегда он будет дарить мне цветы, чтобы я забыла прошлое…»

Она написала эту фразу, чувствуя, что пальцы не слушаются, немеют, не желают выводить ложь. Какое-то время сидела, прикрыв глаза, успокаивая колотящееся сердце и думая, что ничего нет позорнее, чем быть обманутой. Потом, когда ложь раскрывается, такой глупой дурочкой выглядишь в собственных глазах, такой овцой безмозглой, что дух захватывает от стыда. Вправду задыхаешься…

Тогда ей так хотелось ему помочь, чтобы и он чего-то достиг, учился бы все-таки. Подумала, что надо сменить город, уехать подальше. Пусть совсем не будет вокруг них старого, что связывало бы их память о прошлом. Оба хотели забыть прошлое.

«Мне предлагали остаться на кафедре в моем институте, но я твердо решила уехать, и мы уехали из Донецка в Сибирь. В Тюмень. Все тут другое. Муж поступил в техникум, закончил его и стал работать мастером на большом заводе. А я как-то быстро пошла в гору в своей работе. Наверное, истосковалась, будучи домохозяйкой. Да и работа мне нравилась. Я душой все переживала и не жалела своего труда. И очень скоро стала главным бухгалтером нашего производственного объединения, куда входит сорок предприятий. Выбрали меня в президиум обкома нашего профсоюза. Меня радовало, что со мной считаются, что мой ум нужен людям, и в этом я нахожу наслаждение.

Но мужу не нравилась моя увлеченность работой. Он привык, что я все время была дома. А туг и вечерами приходилось задерживаться, и командировки, и совещания. Начались упреки, что, мол, семьи для меня не существует. Даже когда и в добром настроении бывал и я делилась с ним своими делами, мыслями, он стал обрывать меня: «У тебя только работа на уме!» И скоро дело дошло до оскорблений. Мне стало страшно: вдруг вернется прошлое?

Бросить свою работу я не могла и подумать. Разводиться с ним не собиралась. Он уж и не муж мне был, а как бы кровный, сын вроде. И не просто сын, а трудный ребенок, в которого столько вложено сил. Всегда за такого боишься больше, боязно за его поступки. Да и не могла я представить себя с каким-то другим мужчиной. Сама я нравилась многим, но мне все были безразличны.

Когда муж заболел, я места себе не находила. Беспокоилась за его жизнь. Не знаю, любовь ли это. Мне в годы молодые не пришлось прочувствовать, что такое любовь, и сейчас в своей душе не разберусь.

И вот я решила родить ребенка…»

Написала и задумалась, не с этого ли ее решения опять у них пошло все врозь. Ну с этого так с этого, вздохнула про себя. А что она еще могла сделать, чтобы сплотить семью? Дать почувствовать мужу, как ей дорога их семья. Конечно, ей и самой хотелось еще раз пережить материнство. Младенчество старшего сына прошло неузнанным мимо нее, надолго оглушенной насилием. Хотелось маленького, хотелось нежности, равновесия, тишины… Не то что она умом раскидывала, прикидывала, но как-то подспудно, инстинктивно была уверена, что сейчас, когда она свободный, уважаемый человек, все будет по-иному.

Но свободному и уважаемому человеку опять предстояла борьба, чтоб отстоять свое решение. Муж, узнав о беременности, гнал ее на аборт. Он просто в бешенство впал. Она добивалась от него вразумительного ответа: почему?! Почему он не хотел второго ребенка? Все у них было: хорошая квартира, высокие заработки. Он ничего не мог объяснить или не хотел, просто кричал, оскорблял, только что не дрался. Нет, больше не трогал…

«И снова начались мои хождения по мукам, — продолжила она. — «Сброшу с пятого этажа, только роди!» — такие вот были предупреждения. Забыл все клятвы. Каждый день сцены, после которых у меня дрожали кончики пальцев, а в голове будто молоток стучал. За время беременности во мне остался комок нервов и головная боль, от которой резко упало зрение. Пришлось носить очки. И голова поседела. Но Вова все-таки родился. Хоть и роды были очень трудные, и сын рос болезненным. А каким он и мог еще быть? До года сидела с ним дома. А муж глядел волком.

Вот мне было страшно: столько прожили под одной крышей, а как чужие.

Зато сынок мой, Вовочка, глаза мне открыл: что такое быть матерью. Когда он здоровенький, ничего больше тебе не надо… Склонишься над ним, а он ручонкой ловит тебя, заденет по лицу, улыбается, и вся твоя душа тает от счастья. И слезы текут сами собой.

И вот за что были все мои страдания и потеря здоровья: муж ведь полюбил сына! Замучил меня совсем, через меня и у Вовы здоровье отнял, а когда тот немного подрос, стал что-то бормотать, узнавать отца, — полюбил, привязался. Как придет с работы, так к нему. Так радовался, когда сын пошел! Смотрю на них иной раз, как возятся они на ковре, и думаю себе: «Все недаром, недаром…»