Женщины в лесу

Приехал я домой окостенев. Звенели у меня в ушах безжалостные Нюсины слова. А перед глазами — глаза ее с холодной какой-то жалостью. Как к приговоренному: и жалко, и помиловать нельзя. Неужели она еще жалела меня? Да разве если жалеешь, гак оттолкнешь человека? И, вспоминая ее «ваш ангел при вас», корчился я от унижения. И постепенно овладевало мною крайнее отчаяние…

Выход был один-единственный: бежать. «Все. Точка, — решил я. — Еду куда глаза глядят. К черту все. Всех баб. Я сам человек…» Но пока я созревал в этом своем намерении, прошла неделя и две. Грипп подхватил. И наконец — бум! — радикулит.

И вот склоняется надо мной тигриная морда со шприцем. И меня выхаживает жена. Мой ангел. И я не чувствую в себе даже тени недавней отваги. А вместо отчаяния — лишь тупая ноющая боль в пояснице.

«А ТЫ, ПЕТРОВА…» (Рассказы попутчицы)

I ПОЧЕМУ ОНА ПЕТРОВА

Послушаешь ее, и выходит — все к ней только так и обращаются: «А ты, Петрова…» И подруги по бригаде — она штукатур-маляр, бригадир; и начальство ее и строительное, и профсоюзное; и врачи в больнице, словом, все, имеющие с нею дело.

А вообще-то зовут ее Зоя. Зоя Петровна Петрова. Это не совпадение какое — отчество ее и фамилия. Родом она из-под Пскова, а там у них, по ее словам, долго велось по-старинке: фамилию писали по отцову имени. У кого отец Василий — Васильевы, у кого Иван — Ивановы. Ну а вот они — Петровы…

Тут Зоя Петровна прервала свой рассказ и засмеялась, словно все, что она сказала, было шуткой, и объяснила:

— А я и вообще двойная Петрова: мой отец был Петр Петрович Петров. Нашего деда то ли забили, то ли застрелили, то ли сам он умер в лагере. Никто того не знает. Кулачили тогда, в двадцать девятом году. Знаете, наверное. Теперь пишут… Вот и наших всех, всю семью, погнали. Да бабка моя родить начала. Ее с того кулацкого поезда и сняли. Так она и жить осталась, и сына сохранила. А назвала в память о муже. Вот такая я, значит, вышла двойная Петрова!

И Зоя опять засмеялась. Вовсе не зло. И не печально. И безо всякой издевки. А легко и весело: мол, бывает же такое!

II КАК МЫ С ПЕТРОВОЙ РАЗГОВОРИЛИСЬ

Встретились мы с Зоей на автовокзале. Сидел на одной скамейке и ждали, как оказалось, один автобус. Соседка моя была налегке — с одной небольшой сумкой. И я подумала, что она в командировку, хоть и видела: не походила она на москвичку из тех, которые в командировки ездят. Но мало ли…

Дело даже не в том, как она была одета: серого пуха косынка, небрежно повязанная под подбородок, и темное пальто джерси, каких уж давно не носили в столице молодые женщины, — просто взгляд у нее был не столичный. И даже не взрослый женский: знаете, этот вечно озабоченный взгляд, когда про себя считают, что еще не купила, не достала, не посетила, не сделала… У этой, в джерси, были глаза любознательного ребенка. Путешествующего доброго ребенка, которому все интересно вокруг, все занимает просто так, само по себе.

Она вертела головой туда и сюда, отчего косынка ее съехала на затылок с гладко зачесанных назад темных волос.

Встретив ее взгляд, я ей улыбнулась — это было легко — и спросила, не в командировку ли она.

— Ой, что вы! Я у сестры гостила. В отпуске была. Еду домой в…

Она назвала старинный город в Псковской области. Тут же и спросила с вызовом, с задором, будто предлагая поиграть:

— А вы почему подумали, что в командировку?

— А вещей, сумок с вами нет!

— Ой, я так и догадалась, что из-за этого! — Очень довольная, она рассмеялась. Игра ей удалась! — Да что ж, всего не укупишь, — махнула она рукой на чей-то громоздкий багаж. — Да и нельзя мне надрываться: недавно после операции.

— После операции у сестры отдыхали?

Но опять рассмеялась моя соседка: опять, оказалось, я маху дала…

— Да уж, такой был отдых, — она сокрушенно покачала головой, — если хоть одну ночь насквозь проспала, так спасибо… Нет, я ездила сестренке помочь, племянницу понянчить. Что она — сестренка… Сама ребенок: девятнадцать лет. Ничего не знает, не умеет. А муж — военный, все время в разъездах. Да еще и ребеночка в роддоме стафилококком заразили. Малышка вся в нарывах, плачет день и ночь. Вот я и взяла отпуск. Передышку дала сестренке. Она хоть отоспалась. Да и научила ее тому, сему…

— Значит, у самой отдых пропал?

— Подумаешь! Дома отосплюсь. Мне на пользу пошло. А то было толстеть начала.

III О МУЖСКОМ И ЖЕНСКОМ РОДЕ

— Что-о-о, легкая работа?! — Она повторила мой вопрос с наигранным ужасом. — Да знаете ли, какая наша работа? У нашей профессии есть только один род — мужской: штукатур! Ну-ка скажите в женском роде! Ну вот как вы меня назовете по профессии, а? Штукатурка? Ха-ха-ха! Может, штукатурша? Так это, значит, жена штукатура!

Она вовсю веселилась. Темные глаза, белые ровнехонькие зубы так и блестели.