Женщины в лесу

— А вот вы знаете ли, — понизив голос, с тихим вдохновением сказала она, — что до революции не было женщин штукатуров? А в других странах и теперь нет! Только мужчины. Я бывала в Румынии, в Венгрии, в Италии — везде спрашивала. Нет! — говорят. Да еще и удивляются: «А неужели у вас есть штукатуры — женщины?!» А я-то вот она, господа-товарищи! А они: «Ну-у не скажите! Женщине это не под силу!!» Видали? Женщине не под силу! Вы в нашем городе раньше бывали? Не впервой едете? Значит, видели и музей наш, и военный мемориал, и гостиницу, и горбольницу… Да что там, почти весь новый город, новостройки — наша работа. И внутри, и снаружи. И вся — в мужском роде! — И рассыпалась, рассмеялась, словно припомнила что-то еще более смешное. — Знаете, — она почти зашептала, — у нас только болезни разные в женском роде: воспаление придатков, опущение матки, грыжи разных фасонов… Ну, правда, грыжи, они и у мужчин… Да… Хорошо, я отстрелялась вовремя: детей родила до всей этой штукатурки. Механизация, говорите? Она у нас такая… Чем ждать, лучше пуп рвать… Да к тому ж характер у меня… Беспощадный…

И тут опять моя попутчица расхохоталась, рассыпалась… И объяснила:

— Это вспомнила я… Ой, не могу! Вспомнила, как из-за своего характера льготу на Италию потеряла… На путевку…

IV КАК ПЕТРОВА ЛЬГОТУ ПОТЕРЯЛА

Но тут подали наш автобус, замечательный новехонький «Икарус», и началась посадка.

Мы с Зоей Петровной кого-то там попросили обменяться местами и уселись рядком, чтоб без помех продолжать наше знакомство. Дорога предстояла дальняя, долгая. Угнездились мы в мягких глубоких креслах.

— Эх, спасибо венграм! Хорошо! — воскликнула Зоя, пробуя, откидывается ли спинка кресла, удобно ли голове. — Люблю путешествовать. Будь моя воля да средства, каждый отпуск ездила бы по разным странам…

— Да, — вспомнила я, — а как было со льготой? В Италию? Съездили так, без льготы?

— А конечно! Дочка моя и муж в один голос: «Что, мы нищие, что ли? Займем, сколько надо. Езжай на полную катушку! А «катушка-то», — смеется Зоя, — по тогдашним деньгам пятьсот сорок рублей. Ровно двести семьдесят рэ стоил мне мой характер да длинный язык. Обидела я предпостройкома нашего треста.

Конференция шла трестовская, отчетная профсоюзная. В области, да… Я на этих конференциях сроду бываю, а вот не знала до того случая, что после у них банкеты. А тут подходит ко мне один наш, из постройкома СМУ, вбок мимо меня глядит и говорит: «Значит, ты, Петрова, останешься на банкет. Только… того, — мнется, вижу чего-то, — садись в ресторане рядом с Алексей Иванычем…» Это, стало быть, предпостройкома треста, — объяснила мне Зоя. — И тот Алексей Иваныч неподалеку стоит. Смотрит куда-то вдаль так внимательно… Видно — к нам прислушивается… Глянула я на него… Так, на вид, он ничего: большой, широкий. Ну, пузо есть. Но это ладно, пусть… На руки его посмотрела: ма-а-ахонькие! У-узкие! Меньше моих. Куда меньше! Противно даже стало: барин! Досада меня взяла. «Нет, — громко говорю, чтобы он слышал, — не хочу я с ним сидеть». «Ну, Петрова, ну, ты даешь… Убудет тебя — вечер за столом посидеть…» «Нет!» — повернулась я и пошла.

А к тому времени с путевкой все было утрясено: комиссии я прошла, льготу мне в постройкоме утвердили… Пришла выкупать путевку после той конференции, а мне — дулю в нос: «Платите полностью, ваша льгота снята». «Господи, — говорю, — как же так?!» «А так: у постройкома нет средств. Не хотите платить, кто другой поедет. Желающих и за полную стоимость хоть отбавляй»…

Ну заняли… Заплатили… Поехала…

V ПЕТРОВА В ИТАЛИИ

…Дальше у нас с Зоей Петровной пошла сплошная Италия. Комфортабельный, не российского уюта, автобус уносил нас в иной мир, в сказку…

Отгороженные хрупким экраном огромного окна от холодеющих просторов, от трепещущих последним листом сквозистых октябрьских лесов, мы уносились памятью Зои Петровны назад. Назад… Во Флоренцию. Венецию, Рим одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Тогда Зое шел только тридцать третий годок, и не случилась еще ее последняя тяжелая операция, и была она, по ее словам, легкая, как девчонка. Очень даже могу себе представить. Она и сейчас выглядела на эти самые тридцать два года, а то и меньше…

Но полно: в Италию ли мы уносились? От Италии остались на устах моей попутчицы лишь вздохи… Вздохи восхищенные, но почти немые:

— Ох, Италия… Вы не бывали там? Жалко! Сказка… Да что говорить… Венеция эта… Ну, в кино-то видели? — И, подумав: — Все же в кино — не то… Воздух там… Знаете, он и на вид — вот смотришь в улицу, вдаль, — так он прямо голубой и мягкий… Но, конечно, сыро… Это да… Как они там живут в такой сырости… Нам-то хорошо: посмотрели, полюбовались — и дальше… Гондолы…

Как раз на гондолах Италия, собственно, и закончилась: Петрова словно запнулась об эти гондолы и принялась хохотать, приговаривая:

— Ой, я не могу! Из-за этих гондол я прямо умирала! Я в этой Италии просто у-ми-ра-ла от смеха из-за одного нашего!

«Ну вот и наши начинаются», — подумалось мне. А Зоя продолжала: