Женщины в России, 1700–2000

Давление на мужчин с целью заставить их выполнять свои «семейные обязанности» действительно усилилось, хотя при этом женщинам стало труднее избегать деторождения. Проект стал законом в 1936 году. Формулировка, запрещающая аборты, осталась без изменений. В 1936 году секретным приказом Наркомздрава было предписано изъять из продажи противозачаточные средства, легализованные в 1923 году. После 1936 года мужчин стали порицать за неуважительное отношение к женам и невыполнение супружеских обязанностей. Комсомол можно было обвинить в том, что он считал мужскую неверность личным делом и воздерживался от критики заблудших мужей[218]. В газете Коммунистической партии «Правда» в 1936 году фотографии отцов с маленькими детьми появлялись чаще, чем фотографии матерей. Валерий Чкалов, известнейший советский летчик, который «всей душой любил детей», на вопрос о его мечте ответил полушутя-полусерьезно: «Иметь много детей, не меньше шести!»[219] Образцом в этом отношении был сам Сталин. Часто изображаемый на пропагандистских плакатах в окружении сияющих и благодарных детей, Сталин был самым великим, самым лучшим отцом из всех. Таким образом государство стремилось приспособить «личное», «частное» к своим целям.

Однако пронаталистские усилия государства имели лишь кратковременный успех. Рождаемость выросла с 30,1 на 1000 в 1935 году до 39,7 в 1937 году, но затем снизилась, и в 1940 году уже была ниже, чем в 1936-м, отчасти из-за мобилизации на войну. Причиной снижения рождаемости были в первую очередь подпольные аборты. Они были обычно мучительными и опасными. Несмотря на представление о «греховности» абортов, сельские женщины нередко прибегали к этому средству, учась делать их самим себе или прибегая к помощи местных специалистов по криминальным абортам. Так же поступали и городские жительницы. Анна Дубова, перенесшая несколько абортов, с особым ужасом вспоминала один, едва не стоивший ей жизни подпольный аборт, сделанный медсестрой детского сада. «Медсестра… вытащила кучу из-под кровати белья грязного — и, дескать, ложись. И тут вот, где руки моют, типа такого умывальника, там вот хозяйственное мыло и такая грязь, вот настрогали вот это все, и спринцевать этим» [Engel, Posadskaya-Vanderbeck 1998: 34]. У Дубовой началось заражение крови, и ее пришлось госпитализировать. Она была одной из сотен тысяч женщин, попавших в больницы из-за неудачных подпольных абортов после 1936 года. Нелегальные аборты, к которым прибегали женщины, представляли собой форму сопротивления требованию сочетать продуктивный и репродуктивный труд без какой-либо поддержки со стороны государства. Страшной физической, а в случае крестьянок — еще и моральной ценой женщины, как могли, контролировали свою фертильность[220].

Новая культура

И все же часто — хоть и неизвестно, насколько часто, — самые настоящие лишения и страдания сочетались с искренней приверженностью делу строительства нового порядка. Одним из элементов этой конструкции была психологическая перековка самих себя с целью стать живым воплощением сталинской модернизации и избавиться от неподобающих мыслей. Надпись-посвящение на обороте фотографии Антонины Бережной, сделанной в 1932 году, гласит, что только упорная борьба и длительная работа над собой может помочь человеку достичь высот науки[221]. «Формировались люди нового типа», — писала Алла Кипаренко, комсомолка, помогавшая строить город Комсомольск на Дальнем Востоке. По ее словам, это был истинный духовный рост, настоящее стремление стать лучше и достичь подлинной культуры во всем, от отношения к работе до личных отношений[222]. «Подлинная культура» (культурность) приобрела огромное значение как цель, к которой стремился советский народ. Это означало подобающее коммунисту поведение: трезвость, чистоплотность, хорошие манеры — все, чего не хватало «темным» и «отсталым» крестьянам, наводнявшим в то время города. Слово «некультурно» выражало резкое неодобрение. Мэри Ледер, родившаяся в США, вынужденно оставшаяся в Москве в середине 30-х годов и жившая как советская гражданка, иногда забывалась и начинала насвистывать, и ей тут же говорили, что это «некультурно». «Свист в помещении считался дурным тоном не только для женщин, но и для мужчин („ты же не в чистом поле!“)» [Leder 2001: 47]. В 30-е годы к культуре стали относиться и заботы о собственности и статусе, «устройство и манеры образа жизни, подобающие новым хозяевам Советского государства» [Fitzpatrick 1992: 218].