Женщины в России, 1700–2000

Тяжелее всего пришлось, пожалуй, ленинградцам, в первую очередь женщинам и детям (всего их было около 400 тысяч), пережившим 900-дневную блокаду. Принимались меры для справедливого распределения скудных пайков (за исключением партийной элиты, которая все это время питалась прекрасно). Однако запасы быстро закончились. Не прошло и месяца с начала блокады, как Елена Кочина была уже не в состоянии прокормить своего голодного ребенка. В детской поликлинике девочка залпом выпивала весь свой стограммовый паек соевого молока, а потом с горьким плачем тянула руки к белым бутылочкам, тщетно крича: «Еще, еще, еще!»[264] Как и бесчисленное множество других ленинградских матерей, Кочина видела, что ее ребенок слабеет на глазах, что она уже не может ни стоять, ни даже сидеть, — а блокада все не кончалась. Другие дети остались одни, когда их родители умерли от голода. Двенадцатилетняя Таня Савичева описала в дневнике гибель своей семьи — дядей, бабушки и, наконец, матери. «Умерли все, — записала она. — Осталась одна Таня» [Tumarkin 1994: 70]. Но и Таня не дожила до конца войны. К тому времени, когда блокада была снята, около миллиона человек погибли под артиллерийскими обстрелами или умерли от голода и вызванных им болезней.

Война, тяжело отразившаяся на женщинах и детях, ударила по семьям и в других отношениях. Изнасилования на оккупированных территориях были обычным явлением. Под самыми надуманными предлогами немцы уничтожали иногда целые деревни, состоящие в основном из женщин, детей и стариков, поскольку мужчины ушли на войну. Выжившие после этой страшной трагедии могли впасть в глубокий сон. Можно было войти в избу и увидеть, что трое-четверо детей лежат на полу мертвые, почти вся деревня в огне, а мать этих детей крепко спит[265]. Семьи разлучались. Миллионы женщин и детей бежали от захватчиков пешком, без транспорта. Во время спешной эвакуации матери и дети легко могли потерять друг друга. Софья Павлова, коммунистка, эвакуированная поездом из Москвы отдельно от детей, целыми днями разыскивала их и нашла лишь случайно. «И вот я иду по путям, стучу в каждый вагон и спрашиваю… нет ли там моей семьи?» [Engel, Posadskaya-Vanderbeck 1998: 76]. За время войны около 25 миллионов человек остались без крова, их города и села были оккупированы, их дома сожжены дотла.

И конечно, бесконечное ожидание вестей: как держится Красная армия, жив ли еще кто-то из родных или друзей, оказавшихся на фронте или под нацистской оккупацией. Число жертв среди мирного населения достигало миллионов, и еще на миллионы ложилась тяжкая ноша горя.

Женщины на фронте

Во время Второй мировой войны сотни тысяч женщин взялись за оружие. Стремительность немецкого вторжения мгновенно превращала тыл в линию фронта. В 1941 году тысячи людей вступали в спешно формирующиеся отряды народного ополчения, которые пытались отбить немецкие войска. Когда же на занятых территориях устанавливалась немецкая власть и варварская жестокость немецкой оккупации становилась все очевиднее, еще десятки тысяч присоединялись к местным движениям сопротивления и партизанским отрядам. К 1944 году около 26 000 женщин, что составляло 9,3 % партизанских сил, участвовали в операциях в тылу врага. Другие, рискуя жизнью, распространяли листовки или организовывали подпольные ячейки и комитеты коммунистической партии. Для некоторых задач женщины оказались особенно подходящими: они пользовались большей свободой передвижения, чем мужчины, что было ценно для деятельности связных и разведчиков. Женщинам также лучше удавалось добывать лекарства, еду, боеприпасы и оружие для сил сопротивления. В случае провала женщин ждала та же кара, что и мужчин: пытки, а затем смерть или отправка в концлагерь.

Еще десятки тысяч женщин рвались на фронт. С первых дней войны они осаждали военкоматы. Вначале руководство не хотело брать женщин на боевые должности; их принимали лишь на традиционно женские роли. Потрескавшимися и кровоточащими от щелочи или грубого мыла руками женщины стирали грязную, окровавленную солдатскую одежду. Они же варили кашу и раздавали солдатам. Ожесточенные бои и огромные потери создали острую потребность в женщинах, владеющих медицинскими навыками. Правительство мобилизовало студенток медицинских институтов и организовало ускоренные курсы для подготовки врачей и медсестер на передовой. Большинство шло на эти курсы добровольно. Вера Малахова, призванная на службу сразу после окончания мединститута, вспоминала, что уход на фронт все считали своим долгом. 41 % врачей на фронте составляли женщины; женщинами были 43 % всех полевых хирургов, 43 % фельдшеров и 100 % медсестер[266].