Женщины в России, 1700–2000

Семейная политика была не менее противоречива. В соответствии с новой атмосферой открытости руководство допустило весьма критическое обсуждение семейного закона 1944 года. Дебаты выявили более широкий спектр мнений, чем когда-либо с начала 1930-х годов. Среди сторонников либерализации закона было много женщин, воспользовавшихся расширением возможностей для получения образования. Уже имея опыт участия в политических дебатах, они решительно выступали в защиту более эгалитарного (и более близкого к первоначальному революционному представлению) взгляда на брак и семью, чем тот, который был воплощен в законодательстве 1944 года. Среди участвовавших в прениях женщин были М. Г. Масевич из Казахской академии наук, доктор наук Х. С. Сулайманова — выдающийся узбекский правовед и бывший министр юстиции Узбекистана, а также россиянки Н. Ершова и Н. В. Орлова из Института права и Александра Пергамент, уважаемая специалист по гражданскому и семейному праву, работавшая во Всесоюзном научно-исследовательском институте советского государственного строительства и законодательства. По мнению Пергамент, закон о семье 1944 года отступал от принципа равенства мужчин и женщин[289]. Утверждая, что закон 1944 года не смог обеспечить стабильность семьи, реформаторы призывали к свободе брака и развода и к равным правам для всех детей, независимо от того, состояли ли их биологические родители в законном браке. По мнению реформаторов, матери и отцы должны были нести равную ответственность за воспитание детей. Эта позиция вызвала ожесточенное сопротивление со стороны консерваторов, которые хотели отстоять двойные стандарты и видели угрозу для мужчин и стабильности семьи со стороны женщин, предъявляющих необоснованные иски об установлении отцовства. Как заявил один из них западному интервьюеру, девственность дается женщине только один раз, и она должна хранить свою девичью честь[290]. Дебаты о реформе напоминали «битву полов», как выразился присутствовавший на встрече Питер Жювилер[291]. Хрущев встал на сторону консерваторов, убежденных, что закон о семье 1944 года способствовал самому главному: высокому уровню рождаемости. При нем семейное право так и осталось нереформированным.

Однако фактически разводы стали доступнее. Пользуясь большей свободой инициативы, судьи стали охотнее удовлетворять заявления о разводе. Доля заявлений, решение по которым выносилось в пользу истца, неуклонно росла. Возможно, в ответ на это количество таких заявлений резко увеличилось. Бо́льшую часть разводов инициировали женщины, что свидетельствовало об обретении уверенности. Несмотря на неоднократные призывы власти к женщинам блюсти «коммунистическую мораль» и подчинять личные желания общественному благу, женщины стремились выйти из брака, если он их не удовлетворял. В период с 1950 по 1965 год количество разводов на тысячу человек увеличилось в четыре раза[292].

Мужская игра

Несмотря на реформистскую риторику Хрущева, право принятия решений оставалось за мужчинами. На ХХ съезде партии 1956 года, на котором Хрущев разоблачал «преступления сталинской эпохи», он также обратил внимание на практически полное отсутствие женщин на руководящих и политических должностях. В том году женщины составляли всего 3,9 % в ЦК Коммунистической партии и менее 2 % в руководстве Верховных Советов — высшего руководящего органа союзных республик. Хрущев заявил, что в СССР «робко выдвигают женщин на руководящие посты. Крайне мало женщин на руководящей партийной и советской работе…» [Buckley 1989: 140]. Однако взятые им на вооружение методы расширения присутствия женщин в общественной сфере в некотором роде усугубляли проблему. В 1961 году Хрущев возродил и расширил женсоветы для решения вопросов, «интересующих женщин», — то есть либо вопросов культуры, либо проблем повседневной жизни. Активистки женсоветов следили за школьным питанием и санитарным состоянием детских учреждений, помогали организовывать внеурочные занятия для детей, открывали кружки шитья и рукоделия и т. п. Созданные Хрущевым для вовлечения женщин в общественную жизнь, в реальности женские организации служили лишь тому, чтобы сделать личные дела публичными, оставив их при этом женской прерогативой[293].