Женщины в жизни Владимира Высоцкого. «Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол…»

Имела свои счеты и претензии к Марине Влади и Нина Ургант. Она, скажем, с оттенком брезливо-сти помнит, как «Марина решила подарить Володе на день рождения трусы… длинные, до колен. «Зачем так унижать человека?» — спросила я. Она рассмеялась: «Он пришел ко мне в таких в первую ночь…» Он всегда хотел ей соответствовать. Заработает 20–30 рублей, и тут же ей отдаст. А она, как русская баба, хвать их и за пазуху. Вот такая она, великая французская актриса. Не люблю я ее…» По мнению Нины Николаевны, Марина «понимала, кто такой Володя Высоцкий… Она была типичная француженка, очень расчетливая, себе науме. И в ее любви к Высоцкому был свой расчет…»[303]

Ургант считает, что Марина Влади не так уж старательно стремилась уберечь мужа от пьянства. Актриса рассказывает: «…Я болела воспалением легких, ко мне из театра приходила медсестра Зиночка ставить банки… Володя заходит ко мне в комнату: «Ниночка, твоя медсестра может вынуть мне ампулу?» (Он тогда «подшивался» от спиртного.) Спустил джинсы, а в верхней части ягодиц огромная воспаленная гематома. Я сразу позвала Зиночку, та посмотрела: «Надо срочно вытаскивать — иначе заражение крови!» Вытащила, обработала рану, зашила. И тут возвращается из магазина Марина, принесла какие-то продукты и шампанское. Я к ней: «Маринка, представляешь, Володьке пришлось ампулу вытащить! Что же делать?!.» А она с радостью: «Вытащили? Тогда давайте выпьем шампанского!» Достает бокалы и наливает Володе. Зачем?! Я ее чуть не убила»[304]. Георгий Юнгвальд-Хилькевич подтверждал: «Марина, сама выпивала. Настаивала, чтобы он не пил, убеждала его, но в доме все время была водка…»[305]

Окончательно добил Нину Николаевну эпизод с Мариниными «сигаретками»: «Однажды я увидела у нее необычную сигарету. Захотелось попробовать, тогда же дорогие импортные сигареты можно было купить только за доллары. Попросила: «Марина, угости!» Она улыбнулась: «Ты не станешь это курить». — «Ну, мне хочется. Жалко, что ли?..» — «Нет, не жалко — бери». Я сделала затяжку, тут же «поплыла» и отбросила сигарету». Потому что хоть и курильщица, но не наркоманка»[306].

Михаил Шемякин, напротив, считает, что «самое большое несчастье в жизни Марины — это было узнать, что, кроме алкоголизма, Володя стал страдать еще и наркоманией. Шприцы она обнаружила у него случайно в кармане, когда он «отключился» после выпитого, и это, конечно, был страшный день в ее жизни. Она поняла, что это конец, потому что соединение наркотиков с алкоголем приблизило его кончину. Володя проклинал алкоголизм, от которого он безуспешно пытался избавиться. Мы с ним вместе подшивались, поскольку я сам тоже страдал запоями, и Марина, ожидая его и нервничая у телефона, тоже стала спиваться. Она подшивалась у того же врача…»[307]

Питерская актриса признает, что поначалу у Высоцкого и Влади был период безоглядной влюбленности. Марина его… «прихватила» — ну кто же откажется от такой красивой, сексапильной, к тому же знаменитой француженки?.. Нина Николаевна полагает, что «в ее любви был свой расчет: ей хотелось сделать Высоцкого ручным, домашним. Помню, как она самолетом везла из Франции ручки, задвижки, крючки, гвозди для их новой квартиры. Хотела свить с ним гнездышко. А он же принадлежал всем, не подчинялся никому…»[308]

А некоторые, напротив, подозревали в прагматизме как раз Высоцкого. Частный переводчик Давид Карапетян вообще самоуверенно считает, что «жениться на иностранке подвигнул его мой пример. Он видел, что такое жена-француженка, сколько благ это сулит (моя Мишель много раз вытаскивала нас из всяких пьяных историй). И тоже решил попробовать…»[309]

У Нины Шацкой были свои причины недолюбливать Влади едва ли не с первых дней знакомства. Ревность, что ли, сказалась? Обида за Люсю? Все вместе, наверное. Своему тогдашнему мужу Золотухину она выговаривала: «Бездарная баба, а вы ее облизываете все, просто противно, а ты больше всех унижался, как ты гнул спину… Я зауважала Высоцкого, он хоть не скрывает своих чувств, а ты все время старался спрятать их и оттого был еще меньше, жалким…»[310]

Людмила Абрамова, естественно, не питала никаких теплых чувств по отношению к Влади. Но свою неприязнь проявляла как бы косвенно, говоря, что после шестидесятых «он перестал быть веселым, смешливым, может быть, оттого, что плохо себя чувствовал, или друзья, окружавшие его, уже не располагали к веселью. Рассказывал остроумные истории, но сам не смеялся. Однажды ехал в автобусе с другом и стал читать из газеты беседу Брежнева с журналистом. Сидевшая около публика просила «сделать погромче», думая, что это радиоприемник, а Володя даже не улыбнулся…»[311]